Владимир Поликарпов - Русская военно-промышленная политика. 1914—1917. Государственные задачи и частные интересы.

Предлагаемая в качестве новой, на деле эта схема не оригинальна. К. Рид, Д. Джоунс, соглашаясь со стариной Стоуном, также полагают, что к 1917 г. наблюдалось не истощение экономики, а, скорее, «перегрев», вызванный непомерным ростом — ростом производства вооружения {37} 37 Read Chr. From Tsar to Soviets, the Russian People and Their Revolution. Routledge, 1996. P. 38, 40. . Такого рода проявления роста усматриваются и в исчерпании людских ресурсов (об уничтожении трудоспособных людей в этой связи не упоминается), и в нездоровой концентрации рабочего населения в военно-промышленных центрах, и в печатании бумажных денег с последующей инфляцией, и в усилении социальных противоречий из-за обостряющейся нужды. Неудивительно, что труд Н. Стоуна (1975), до сих пор время от времени переиздаваемый, был воспринят в западной историографии как поворотное событие, веха, точка нового отсчета {38} 38 Jones D.R. Russia // Higham R., Showalter D.E. (eds.). Researching World War LP. 163. . В тенденциозности суждений Стоуна не было бы большого греха, если бы их не сопровождало засорение литературы систематически искажаемыми эмпирическими данными. По свободе обращения с источниками этот автор едва ли много уступит своим советским современникам, таким как И.В. Маевский, А.П. Погребинский или Н.Н. Яковлев. Историки и поныне с доверием пользуются фактическими сведениями из его рук. Сам он думает, что его работу 1975 г. о Восточном фронте «следовало бы уже давно вывести из употребления» {39} 39 Стоун Н. Первая мировая война. М., 2010. С. 211. , но это пожелание исполнить нельзя: «данные Стоуна» широко” расползлись по литературе, так что очищение ее от недостоверных сведений требует усилий и времени и в конце концов недостижимо: они продолжают распространяться в силу преобладающей тенденции.

Но в предельном варианте «пропаганда успехов», достигнутых романовской военной бюрократией, получила выражение средствами макроэкономических исчислений. Как и в работах более традиционного историко-экономического характера, здесь добиться определенного результата оказалось невозможно без недопустимых упрощений в подходе к материалу источников.

Применение к военной экономике России макроэкономических расчетов, неизбежно основанных на стоимостных индексах и показателях, зачастую принципиально противоречит характеру этой неоднородной среды. Какие бы изощренные приемы («героические допущения», по выражению С. Кузнеца) {40} 40 «Rather heroic assumptions» (Kuznets S. Economic Growth of Nations. Total Output and Production Structure. Harvard U.P., Mass., 1971. P. 136). стоимостных исчислений ни применялись в компиляции данных о динамике российской экономики военного времени — нет возможности выразить конкретно влияние на количественные показатели со стороны таких фундаментальных явлений, как, например, натуральный характер хозяйствования и его принудительная товаризация или, скажем, ценообразование, основанное на неэквивалентном обмене между сельским хозяйством и промышленным производством {41} 41 Островский А.В. Октябрьская революция: случайность? исторический зигзаг? или закономерность? // Из глубины времен. 1993. № 2. С. 138; Вайнштейн А.Л. Народное богатство и народнохозяйственное накопление предреволюционной России: Статистическое исследование. М, 1960. С. 128–129. . При этом за пределами рыночных, стоимостных отношений находилось не только военное производство, но также океан деревенских хозяйств, они «выпадали из экономической ткани общества». По поводу расчетов народнохозяйственного накопления А.Л. Вайнштейн заметил, что здесь тем больше сложностей, «чем на более низкой стадии капиталистического развития находится данная страна и чем большую роль играет в ней натуральный и мелкотоварный уклад хозяйства» {42} 42 Вайнштейн А.Л. Народное богатство. С. 425. . В условиях же войны сельские хозяева мало того что потеряли чуть ли не половину собственной и две трети наемной рабочей силы и прибегали к массовому использованию подневольных работников (военнопленных, беженцев, солдат) — они к тому же отказывались продавать свою продукцию на рынке за деньги, замыкались в своем натуральном существовании. Эти столь различные уклады хозяйства — рыночный, командный, частный натуральный — не образуют однородной статистической совокупности (система, но не единство; однородность является в данном случае «универсалистической фикцией», по выражению П.Б. Струве) {43} 43 См.: Дмитриев А.Л. П.Б. Струве и развитие экономической теории // Взаимосвязи российской и европейской экономической мысли: Опыт Санкт-Петербурга. СПб., 2013. С. 236, 237, 250. , допускающей над собой дальнейшие операции: рыночная экономика являлась лишь «одной из подсистем народного хозяйства» {44} 44 Бокарев Ю.П. Экономическая история и экономическая теория. М., 2007. С. 22. . Основное методологическое требование всякого измерения — оно «правомерно лишь применительно к качественно однородной совокупности объектов» {45} 45 Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования. М., 1987. С. 337. .