Грегуар Шамаю - Теория дрона

Ответ состоит в том, что он старается, несмотря ни на что, защитить своего утратившего силу защитника ради самой возможности защиты, которая виделась изначальной целью политического сообщества 436. Так исторически выступает на сцену диалектика самопожертвования , в соответствии с которой, как пишет Руссо: «Кто хочет достичь цели, тот принимает и средства ее достижения, а эти средства неотделимы от некоторого риска и даже связаны с некоторыми потерями» 437. Защита жизней отнюдь не запрещает подвергать их риску, напротив, именно последняя основана на форме долга по защите или жизненного долга , который появляется с самого рождения, его погашение может быть в любой момент затребовано сувереном-протектором, если того потребуют обстоятельства. Ваша жизнь не является чем-то, что вы можете забрать у государства, как если бы она была по отношению к нему чем-то внешним: напротив, она им произведена и дается вам в дар лишь на определенных условиях 438.

Несмотря на полученные ответы, взаимосвязь между протекционистским суверенитетом и суверенитетом военным остается одним из главных противоречий политической философии модерна. Признаком того, насколько напряженным оно было, стал отказ Гегеля видеть в нем диалектику. Претензия на то, что, подвергая чью-то жизнь риску, мы оправдываем это при помощи императива защиты, представлялась ему неустранимым софизмом и в то же самое время «превратным расчетом». Вопрос не в том, чтобы выяснить, оправдано ли самопожертвование, оно оправдано, а в том, что с ним происходит после того, как принцип защиты жизни выдвинут в качестве фундаментального обоснования государственной власти, «это обеспечение не достигается посредством пожертвования тем, что должно быть обеспечено , а наоборот» 439. Непреодолимое в этих терминах противоречие, с его точки зрения, демонстрировало ложность теорий государства, обеспечивающего безопасность. Вменяя ему в единственную обязанность «защиту имущества и лиц», ошибались в предназначении государства, не понимая сам его смысл. Чтобы его понять, следовало, напротив, испить сию чашу до дна: подвергать жизни смертельной опасности означает не отклоняться от критической рациональности, а, наоборот, присутствовать при том исключительном моменте, когда она проявляется в полной мере, потому что его истина состоит отнюдь не в простом воспроизведении жизни в ее экономически-биологическом смысле, а проявляется как свобода именно в столкновении со смертью. Не в сохранении жизней, данных нам в осязании, а в их отрицании и самопожертвовании во имя самых высоких целей.

Может ли государство, которое соответствует лишь этому ограниченному, либерально-секуритарному определению и рассматривается исключительно в качестве агента безопасности гражданского общества, призывать к воинскому самопожертвованию, не впадая в противоречие? Гегель учит нас, что нет, не может. Из этого утверждения мы можем сделать совершенно противоположный вывод о характере того, что Люттвак называет постгероической эрой: если у либеральных демократий выработался синдром «отвращения к потерям», то совсем не потому, что они считают слишком большой ценностью жизнь своих граждан, а как раз, наоборот, потому, что у них имеется крайне упрощенное понимание того, чем эта жизнь является. Следуя ему, необходимо любой ценой сохранять физическую жизнь, не обращая внимания на природу использованных для этого средств и забывая о сохранения жизни этикополитической , которая куда важнее.

Но взаимность действительно имеет место: ведь если либеральное государство безопасности могло обойтись без воинского самопожертвования, то оно могло бы, нравится это Гегелю или нет, наконец претендовать на реализацию заявленной программы. Что вполне позволяет постепенная дронизация вооруженных сил. В этом проявляется весь ее политический смысл: примирить либерально-секуритарное ограничение целей государственного суверенитета с сохранением военных прерогатив. Вести войну, но без самопожертвования. Реализовывать без помех военный суверенитет в условиях внутреннего либерально-секуритарного суверенитета. Преодолеть противоречие. Убрать с карты вторую схему, которая представляется настолько проблематичной, чтобы номинальные политические отношения перенаправлялись и переставали быть взаимными слишком радикальным образом. Осуществлять власть во внутренних отношениях на войне как во время мира.