Русское народничество

Он рассматривал ateliers nationaux как уловку, примененную государством, напуганное безработицей. В люксембургской комиссии он видел лишь «раннюю христианскую церковь в древнем Риме», а в Луи Бланке « первым священником и проповедником новой церкви, а его заседания не более чем торжественные литургии юношеского социализма. » (перевод с английского переводчика)

Герцен гораздо больше уважал и восхищался Бланки. В какой-то момент он предложил необходимость временной диктатуры, чтобы восполнить пробел между монархией и республикой. Но его привлекло к Бланки, кроме его политических взглядов и революционной страсти, определенность, то, что тот не будет колебаться, когда столкнется с традиционными идеями, которые душили демократов.

« Бланки - революционер нашего века, он понял, что поправлять нечего, он понял, что первая задача теперь - разрушать существующее. Одаренный совершенно оригинальным красноречием, он потрясал массы, каждое слово его было обвинение старого мира и вызов на казнь его. Его меньше любили, нежели Барбеса, но слушались больше. » (http://az.lib.ru/g/gercen_a_i/text_0420.shtml «Письма из Франции и Италии» Письмо Десятое 1 сентября 1848)

Тем не менее, Герцен больше всего симпатизировал Прудону. На его взгляд на революцию глубоко повлияли, как он сам же признавал, «прекрасные журналы» Прудона и Торе - «Peuple» и «Vraie République». И с ростом разочарования и с уменьшением уверенности в революцию, деятельность Прудона приобрела большую важность в его глазах. Почти год он поддерживал его материально и политически сотрудничал с ним, побуждая его на более активные действия. В августе 1849 года Герцен предоставил Прудону финансы для создания «La Voix du Peuple», сохраняя за собой право писать туда и направлять ее внешнюю политику. Борьба Прудона против Луи Наполеона была «настоящей поэмой гнева и презрения.» Именно Прудон заставил его понять ужасную опасность в приходе к власти президента Наполеона. Прудон, который пробудил в нем растущее недоверие к традиционным демократам, которые хотя и приобретали жизненность своей оппозицией к Наполеону, но на самом деле становились все более бессильными не только в своей непосредственной политике, но и в своей исторической функции.

Участие Герцена в демонстрациях 13го июня, из-за которых он должен был бежать в Женеву, было последней попыткой, исполнением долга. Его неудача подтвердила его отрицательное отношение к «Горе». « Демократическое течение », - писал он из Женевы в сентябре, - « или партийное движение потерпело поражение, потому что оно всегда совершало ошибки, потому что оно всегда боялось быть революционным в настоящем смысле, потому что оно нападало на Трон, лишь для того чтобы захватить себе власть. » (перевод с английского переводчика)

Но действительно ли революция закончилась? Герцен так не думал. Вдохновленный (как и многие европейские революционеры) надеждой на усиление движения, он обратил свое внимание на крестьян. В июне 1851 года он писал:

« Но революция не остановилась. Вместо неосторожных попыток и заговоров работник думает крепкую думу и ищет связи не с цеховыми революционерами, не с редакторами журналов, - а с крестьянами. С тех пор как грубая рука полиции заперла клубы и электоральные собрания, трибуна работников перенеслась в деревни. Эта пропаганда неуловима и глубже захватывает, нежели клубная болтовня. В груди крестьянина собирается тяжелая буря. Он ничего не знает ни о тексте конституции, ни о разделении властей, но он мрачно посматривает на богатого собственника, на нотариуса, на ростовщика; но он видит, что, сколько ни работай, барыш идет в другие руки, - и слушает работника. Когда он его дослушает и хорошенько поймет, с своей упорной твердостью хлебопашца, с своей основательной прочностью во всяком деле, тогда он сочтет свои силы - а потом сметет с лица земли старое общественное устройство. И это будет настоящая революция народных масс. » (http://az.lib.ru/g/gercen_a_i/text_0420.shtml «Письма из Франции и Италии» Письмо тринадцатое 1 июня 1851 года)

Потом, когда coup d'état разразился 2 декабря во Франции, последняя возможность казалась открытой — надежда, которая всегда существует во времена насильственной реакции, что та не сможет решить проблем, поднятых революцией. Но когда и из этого ничего не вышло, по крайней-мере в начале, для него революция 1848 года закончилась. Теперь он мог сделать выводы и понять куда привела его его двойная реакция на Францию Луи-Филиппа и вторую республику. Реакция, которая была результатом с одной стороны индивидуального бунта против государственного централизма, а с другой социалистического бунта против правления буржуазии.