Поль Валери - Об искусстве

1942Он вступает в антифашистский Национальный комитет писателей.

Сентябрь: "Искушение (святого) Флобера". Начало работы над переводом "Буколик" Вергилия. Читая дневник А. Жида, Валери изумлен мнением своего друга, полагающего, что он разыграл свою жизнь, как искусный шахматист: "Все события моей жизни, карьера, брак и т. д. были делом других. Моя политика всегда состояла в одном: оградить, поскольку это возможно, мой бесконечный поиск -- за счет множества вещей и ценою посредственной жизни".

Письмо священнику Ридо, которое послужит предисловием к его книге "Введение к мысли Поля Валери": "Вот уже пятьдесят один год день за днем на рассвете мой мозг испытует меня. Это два-три часа внутренних операций, в которых я нуждаюсь физиологически". И дальше: "Моей единственной "константой", единственным постоянным моим инстинктом было стремление все более отчетливо представлять свое "умственное функционирование" и, поскольку это возможно, хранить или восстанавливать свободу от тех иллюзий и "паразитов", какие навязывает нам неизбежное пользование словом". Октябрь: "Диалог о дереве".

Он откликается на освобождение Парижа статьей "Дышать": "Свобода есть ощущение. Этим дышат. Мысль, что мы свободны, расширяет будущность мгновения. ... Мы видели и пережили то, что может совершить огромный и славный город, который хочет дышать". Но нет места самоуспокоенности: "... Разум должен сохранять нынче всю свою ясность. ... Надобно попытаться представить эпоху совсем небывалую". Теперь, как никогда, необходимо отказаться жить прошлым. Валери сознает, что нужно менять "всю структуру политического и экономического мира".

Об этом говорит он 10 декабря, на торжественном заседании в Сорбонне, где выступает с речью о Вольтере. В этой речи, исполненной горечи и трагической силы, он прославляет Вольтера прежде всего как борца, как героя, "друга и защитника рода людского". Вольтер, "провозглашающий, что существуют преступления против человечества и что есть преступления против мысли", "единой силой пера ... сотрясает всю свою эпоху". "Но что мог бы он сделать сегодня? -- восклицает Валери. -- Что может человек разума?" Валери видит уничтожение духа на путях духа и, полный трагического сомнения, фактически признает, что поколеблен основной принцип его мысли. Вновь отмечая, что в наши дни "человек понимает себя все меньше, как, по-видимому, все меньше он разумеет природу, в которой находит меж тем все более могущественные орудия силы", он решается заявить, что свобода духа и жизнь его обречены, если дух не будет соблюдать "пределов, которые должен сам ставить своей чрезвычайно ценной и чрезвычайно опасной власти все подвергать сомнению". "Можно подумать, -- продолжает он, -- что все усилия нашей мысли, весь неслыханный рост наших положительных знаний послужили к тому, чтобы довести до сокрушительной и дикой силы возможность уничтожить род людской и прежде всего убить в нем надежды, какие вкладывал он веками в смягчение собственной природы. Должны ли мы согласиться в итоге, что нет такой жестокости, такого варварства, такого злонамеренного и холодного расчета, которые могли бы считаться изжитыми и окончательно стертыми с лица земли? ... И какой исполинский Вольтер, под стать миру в огне, нужен, чтобы осудить, проклясть, заклеймить безмерное планетарное злодейство с его свирепым разбоем? Ибо в наши дни речь не идет больше о нескольких невинных мучениках, о жертвах, которые можно пересчитать... мы считаем теперь миллионами -- и даже уже не считаем... "

Потрясенный фашистским террором, отупляющей пропагандой, варварством и озверением, Валери говорит об ответственности всего человечества за будущее человека и пытается представить реакцию Вольтера "перед этой фантасмагорической картиной": "Быть может, -- если мне позволено будет завершить этим речь о нечестивце, -- он бы вспомнил несравненное благородное слово -- самое глубокое, самое простое, самое точное слово, изреченное некогда о человеческом племени и, следовательно, о его политике, развитии его знаний, o ero учениях и конфликтах; быть может, он пробормотал бы очевиднейшую сентенцию: "Они не ведают, что творят".

1945 25 февраля: приветствие Красной Армии (зачитано на митинге, опубликовано год спустя).

Встреча в мае с Т. С. Элиотом: он делится с ним тяжелыми предчувствиями в отношении судеб Европы. В последнее десятилетие жизни у Валери усиливается чувство "почвы", духовных корней, неразрывной связи с европейской интеллектуальной традицией. Он с горечью ощущает теперь, что цивилизации, его породившей, пришел конец. Май: продолжение курса поэтики в Коллеж де Франс. В мае же -- стихотворение в прозе "Ангел". Перед тем как 31 мая окончательно слечь в постель, он записывает в последней своей тетради: "В чем подвожу я себе итог.