Журнал - Ура бум-бум! №5 90

Дорого и близко было каким-то образом и мне, но ошарашен был настолько, что не понимал, что же произошло, зачем суд, почему такие слова звучат по радио: "Я думаю гений и злодейство несовместимы"!?

Ответ на этот вопрос я получил только лишь от друга, Игоря Пучнина, которого нашел впервые, так быстро за полгода долгих и упорных поисков. Вдобавок он еще успел жениться, поселиться в новых районах Ленинграда… Но тут цепочка оборвалась, я его нашел и он мне объяснил, что приближается день суда. Он неизбежен, как горный обвал, неуклонно приближается и дней через десять завалит нас с головой. Олега судят и по очень хорошо знакомому мне делу.

Дальше объяснять было не надо, я все вспомнил. Я согласился быть дополнительным свидетелем.

Дело касалось февральского случая в квартире Олега Григорьева. Я зашел тогда к Олегу навестить его и Игоря / Игорь в то время был его приемным сыном по литературной линии/. После меня пришел участковый Бокалов. Раньше я слышал от Олега, что Бокалов очень часто к нему приходит, проверяет что он делает, кто у него дома. По такому к участковому отношению я понял, что Бокалов — давний друг Олега Григорьева. Последствия прихода Бокалова оказались таковы. Всех, кто был у Олега в квартире- я, Игорь, Гена Устюгов /это художник такой, Олег им очень дорожит/, Саша Царапкин, очень интеллигентный человек /когда я его видел тогда, то не знал, что это Саша Царапкин/ всех свезли в ближайшее отделение, а Олег после разборок с участковым остался дома. Меня из отделения вскоре выпустили. Я ушел, ребят попридержали…

Игорь рассказал еще, что почти, в тот же день Бокалов подал заявлении о якобы оскорбленном Григорьевым офицере советской милиции, каковым он являлся сам. Олега где-то в июле изолировали от общества, которое испытывало неустроенность душевную по соседству с ним, и сейчас он сидит в «Крестах». Тогда же Игорь показал мне первую книгу Григорьева, выпущенную в 1971 году, "Чудаки".

В этот день я вошел в серое здание междугороднего телефона-телеграфа, одновременно выполнявшего функции суда. Народ шел так плотно, что в назначенный час /11 часов/ я и не пытался пройти в зад заседаний. Впрочем, пока мне это было ни к чему. Все свидетели, основные и дополнительные, находились в коридоре и хриплый звук динамика по мере надобности вызывал их в зал.

Вывели из временной камеры подсудимых доставленного из следственного изолятора Григорьева. Я увидел его за восемь месяцев впервые, лицо, казалось, стало каким-то невероятным образом меньше, его обрамляла бунташная черная пугачевская бородка. Тело замкнуто в черном тюремном полукомбинезоне. Окруженный плотным слоем сопровождающих милиционеров он скрылся в желтом проеме судебного зала. Дверь захлопнулась, суд начался.

До этого момента я успел зарегистрироваться вспомогательным свидетелем и теперь находился в незримой консолидации с другими свидетелями со стороны обвиняемого: Игоря и Саши Царапкина. Мы молча пожали друг другу руки и отошли в сторону. Наш разговор и воспоминания крутились вокруг февральского вечера. Напрягая память, восстановили некоторые существенные подробности, которые должны разрушить в какой-то степени обвинение Бокалова /я тогда вообще еще не знал в чем оно заключается, да и стоящие со мной тоже/. Вспоминали: Олег упал от толчка Бокалова, схватился за голову. У него вроде видели кровь. Вроде или видели. Вроде видели. Да-а-а… Непорядок.

Заседание дошло до обеденного перерыва, а нас еще не дергали. Выходящие из зала люди несли оттуда информацию, сообщая о атмосфере, сложившейся в результате дружных показаний соседей Олега. Упор делался на "крайнее разложение личности" 0лега, "антисанитарное состояние квартиры"… По делу якобы оскорбления Бокалова кто-то из соседей сказал вообще невероятное — Олег оторвал от фуражки козырек и радостно на нем плясал. Это в феврале-то месяце, от летней фуражки козырек, да еще и радостно…

Стала понятна тактика коллег, бокаловских свидетелей. Глубоко переживающая общественность обратила на нас — живых свидетелей — пристальное внимание. Провел отческую беседу Митя Шагин, суетился какой-то Вальдемар… Атмосфера в суде стояла очень и очень поганая. Идти туда не хотелось.

Приближался наш час. Час свидетелей со стороны подсудимого. По спине бегал мерзкий холодок /непривычно — в первый раз/, мозг совершенно устал. Прошло почти шесть часов утомительного нахождения в коридоре. Судейский голос в динамике вбросил меня в зал.