Арсений Замостьянов: Фельдмаршал Румянцев

Кадетский корпус считался кузницей не только военных кадров. Это было лучшее в России элитарное учебное заведение, выпускники которого должны были блистать и на статской службе. Потому программа обучения отличалась основательностью. Родной язык, французский, латынь, география, история, математика (весьма насыщенная по тем временам программа включала начала арифметики, алгебры, геометрии, тригонометрии и механики), физика. Изучались военные науки (артиллерия, фортификация) и основы архитектуры. Тут же — и чистописание, рисование, фехтование, танцы, искусство верховой езды…

Кадет Румянцев — рослый, физически сильный, неугомонный — сразу проявил лидерские качества.

Он быстро сходился с людьми, был заводилой шуток и развлечений, щеголял берлинским разгульным опытом. Любил фехтование и верховую езду. Руководство корпуса мечтало избавиться от такого кадета. Всего лишь несколько месяцев он провёл в стенах сего воинского монастыря — и, стараниями отца, получил офицерское звание.

Приказ от 24 декабря 1740 года подписан Минихом: «Кадет Петр Румянцев октября 27 дня пожалован в армейские полки в подпоручики, о чем изволите быть известны и приказать его из Кадетского корпуса выключить».

Получив назначение в полк, Румянцев, по обычаям того времени, сразу оказался в длительном отпуску и поселился в родительском доме. После корпусных мытарств ему требовалась передышка…

Баловень судьбы куражился вволю. «Он удальством превосходил товарищей, пламенно любил прекрасный пол и был любим женщинами, не знал препятствий и часто, окруженный солдатами, в виду их, торжествовал над непреклонными». Красиво сказано! А что скрывается за высоким штилем, свойственным Бантыш-Каменскому? «Обучал батальон, в костюме нашего прародителя, перед домом одного ревнивого мужа: заплатил другому двойный штраф за причиненное оскорбление и в тот же день воспользовался правом своим, сказав, что он не может жаловаться, ибо получил уже вперед удовлетворение!»

О пьяных проказах юного, а потом уже не юного, а молодого Румянцева до сих пор ходит немало баек. Жалобы на забияку дошли, как говорится, до высочайших ушей — императрицы Елизаветы, которая в душе, может быть, и одобрила молодецкое буйство, но была обязана принять строгие меры.

Молодая империя непрестанно воевала с четырьмя соседними державами: Крымским ханством, Османской империей, Польшей и Швецией. Все эти противники во второй половине XVIII века находились не на пике военного могущества, хотя у каждого имелись свои веские козыри, вполне (до поры до времени!) сопоставимые с российскими. Россия набирала силу постепенно, и те же шведы подчас поглядывали на русскую армию свысока. Мешали русским длительное отсутствие деятельного монарха, постоянные интриги вокруг трона. И всё-таки империя укреплялась, теснила соседей.

Чем больше времени проходило со дня смерти Петра Великого — тем больше сомнений вызывал у шведов Ништадтский мир, добытый оружием первого русского императора. Войну с Россией шведы считали неизбежностью — и заранее готовили прискорбные для России условия будущего мирного договора, вплоть до перехода Санкт-Петербурга под власть шведской короны. Шведы знали, что Балтийский флот, представлявший грозную силу в петровские времена, потерял боеспособность. Много лет в Петербурге не было хозяина, не было крепкой руки: сплошное женское царство да коронованные недоросли, которые вели политику расточительную и не сориентированную на государственный интерес. В Европе многие считали, что на таком политическом фоне российская армия значительно ослабла. К тому же шведский посланник в Петербурге Эрик Нолькен докладывал в Стокгольм о значительных потерях, которые русские понесли в войне с турками.

Они недооценивали силу русского оружия: даже дворцовые перевороты и придворное воровство не помеха для армии, которой Пётр Великий дал толчок к развитию.

Между тем как раз шведская армия после Карла XII потеряла стержень. К войне они готовились долго — но в большей степени на словах. Оперативно двинуться в поход не удавалось: столкнувшись с подобной медлительностью, великий Карл, несомненно, впал бы в ярость. Впрочем, шведская казна была истощена как раз войнами блистательного короля-воина — и теперь рассчитывать приходилось только на французские субсидии. Париж, не заинтересованный во вмешательстве России в войны за австрийское наследство, стремился разжечь пламя вражды между Стокгольмом и Петербургом.