Александр Трофимов - Сын башмачника. Андерсен

А как чудесно было слушать Вульфа, обогащавшего слух и душу новыми переводами всемирного бунтаря Байрона — сына таланта и свободы!

То и дело вплывали в разговоры салона шутки Шарлоты Эленшлегер, великолепной дочери великолепного отца.

А разговоры, разговоры, посвящённые музыке, литературе, истории, они расширяли оденсейско-гимназический кругозор Андерсена, вновь и вновь приводя его к отцовской мысли: нужно выучиться, получать деньги, и путешествовать, и собирать книги. Ну, в самом деле, разве это не счастье? Разве это не долг перед памятью отца?

Если бы Андерсену предстояло теперь волею обстоятельств вернуться в родной Оденсе и жить там до конца своих дней, то конца этих дней пришлось бы ждать совсем недолго... Совсем-совсем недолго...

Прощай, Копенгаген, кончились каникулы, и железные объятия хельсингерской гимназии зовут к себе.

Стихи — вот духовная пища любой нации. Дошло и до всемогущего Мейслинга, что Андерсен читал у Адама Эленшлегера своё стихотворение. Андерсен не мог утерпеть, чтобы не рассказать о своём успехе, да и событие подобного рода не миновало бы Мейслинга и без рассказов Андерсена об Эленшлегере, которыми он наполнил гимназию и знакомые семейства.

— А вы, Мейслинг, — как-то сказала ему жена, — бывали у Адама Эленшлегера ?

— Нет. Не бывал, — сумрачно ответил Мейслинг.

— А гимназист Андерсен был, — настаивала жена.

— Ну к что? Эленшлегер не король. Если вы хотите сказать, что этот случай из жизни Эленшлегера войдёт в историю Дании, то вы глубоко ошибаетесь. Да и, скорее всего, кто-нибудь из приютивших Андерсена попросил Эленшлегера заметить молодого нищего.

— Так-то оно так, но Адам Эленшлегер — звезда на небосклоне нашей литературы, и твоих стихов он не слышал.

Мейслинг задумался. Он понимал, что это очередной укол жены в их бесконечной семейной стычке, но тщеславие поэта взыграло в нём. Он встал и направился к гимназисту Андерсену, чтобы проверить, чем он занимается, уж не пишет ли стихи, вместо того чтобы заниматься уроками?

Директор гимназии вошёл в комнату с вопросом:

— Пишете стихи?

— Нет. Занимаюсь.

— Замечательно. А то все говорят, что вы наводнили Копенгаген стихами. В них столько воды, слышал я, что Копенгаген пострадал, точно от наводнения. Так ли это? — спросил подающий надежды софист. — Сам Эленшлегер, слышал я, утонул в вашей поэзии.

Андерсен молчал. Но Мейслинг молчал так, что не отвечать стало невозможно. Директор барабанил пальцами по стеклу так громко, что было чудом, как оно не разбилось.

— Я встречался с Эленшлегером... — начал поэт.

— Поздравляю. И что же? Он не попал на больничную койку от радости, что увидел вас? — Прямолинейный юмор легко покидал губы Мейслинга и опутывал Андерсена страхом.

— Я читал ему свои стихи! — выпалил Андерсен.

— Стихи! — радостно выпалил Мейслинг, точно поймал Андерсена на краже масла. — Стихи. — Слово это звучало на языке поэта и директора гимназии как ругательство. — И много вы написали за последнее время стихов, господин поэт, позвольте поинтересоваться?

— Да, я прочёл «Умирающее дитя»! — Андерсен понимал, что скрывать происшедшее в Копенгагене событие, возвысившее над действительностью его сердце, — бессмысленно.

— А позвольте спросить, когда вы его написали?

— Я написал его в Хельсингёре, — честно ответил Андерсен.

— Вот почему вы плохо учитесь, болван! — Мейслинг дал выход новой порции остроумия. — Король давал деньги на учёбу, а не на стихокропание! Я сейчас же напишу конференц-советнику Коллину о том, чем вы занимаетесь на королевские деньги, как дурно оправдываете его надежды.

— Господин Мейслинг! Вы не должны!

— Я лучше вас знаю, что я должен и чего не должен, и вы, господин рифмоплёт, не стоите того, чтобы я тратил на вас своё драгоценное время!

— Господин директор! Я написал случайно!

— Вот как? — чуть смягчился Мейслинг, радуясь просительному тону Андерсена.

— Ещё одно...

— Какое же?

— «Ночь под Новый год».

— Понятно. Дали выход своей природной сентиментальности. Другие гимназисты пусть учатся, я буду себе кропать стишки до самой смерти, авось и памятник поставят! Так, что ли?

Андерсен молчал. Неужели были недавно Эленшлегер, композитор Вейзе?

— Не молчите, призываю вас, не молчите. Ваше молчание можно трактовать только как желание подальше спрятать правду. Вы — ученик гимназии, и я вправе знать, как вы провели каникулы!

— Я провёл их хорошо, с вашего раздражения, — от волнения произнёс он.