Александр Шмаков - Азиат

Сквозь жалюзи струилась прохлада, принося с собой запахи свежей рыбы и смолы. Озеро совсем стихло. Не было слышно даже обычно усыпляющего шороха прибрежной волны. Все объяла ночная тишина. Последнее, что удержалось в сознании Герасима, — двенадцать ударов далекого соборного колокола, оповещающего Женеву о наступлении полуночи.

…Не только Мишенев — никто не знал о дне открытия съезда и где он будет проходить. Лишь догадывался Герасим Михайлович, что внезапный отъезд Гусева связан с этим волновавшим всех вопросом.

Когда стало известно, что — в Брюсселе, делегаты отправились туда маршрутами через Францию, Германию, Люксембург. Мишенев ехал маршрутом Базель — Мюльгаузен — Кельн. Железная дорога пролегала долиной Рейна.

Поезд мчался то мимо причудливых старинных замков, то вырывался к берегам, то терялся в живописных ущельях изумительного по красоте ландшафта центральной Европы.

Герасим Михайлович не отходил от окна. Облокотись на спущенную раму, он подставлял лицо освежающему потоку. Теплый сквознячок гулял по вагону, принося с долины медовые запахи.

В мучном, пустующем складе с окном, затянутым плотной материей, начал свою работу Второй очередной съезд РСДРП. Это было в четверг, 30 июля 1903 года.

Мишенев щелкнул крышкой карманных часов и отметил время: без пяти минут три.

Открыть съезд Организационный комитет поручил старейшему пропагандисту марксизма, ветерану русской социал-демократии Георгию Валентиновичу Плеханову.

— Мне хочется верить, — сказал он, — что, по крайней мере, некоторым из нас суждено еще долгое время сражаться под красным знаменем, рука об руку с новыми, молодыми, все более и более многочисленными борцами…

Звучный голос Георгия Валентиновича чуть дрожал от волнения. Привычным движением руки Плеханов провел по густой, окладистой бородке. Выпрямился. Посмотрел в зал — и внимательный взор его вдруг зажегся страстью оратора. Слова о том, что российские социал-демократы могут смело повторить сказанное Александром Герценом: «Весело жить в такое время!», произнесены были убежденно, с гордостью — они всколыхнули всех делегатов. Эту мгновенную реакцию Плеханов ждал и сразу уловил. Он приосанился, красиво откинул голову, и голос зазвучал совсем твердо:

— Хочется жить, чтобы продолжать борьбу. В этом и заключается весь смысл нашей жизни…

Мишенев всматривался в человека, знакомого по статьям, оставлявшим заряд большой силы и ума, испытывая при этом чувство восторга и одновременно — трепета. Плеханов будто обращался к нему, молодому борцу, и он готов был ответить Георгию Валентиновичу: «Да, смысл жизни я вижу в борьбе. Прекрасное всегда трудно дается».

— Двадцать лет тому назад мы были ничто, теперь мы уже большая общественная сила, — продолжал звучать и покорять голос Плеханова. — Мы должны дать этой стихийной силе сознательное выражение в нашей программе, в нашей тактике, в нашей организации. Это и есть задача нашего съезда, которому предстоит, как видите, чрезвычайно много серьезной и трудной работы.

Каждое слово его казалось отточенным, плотно ложилось в законченную фразу. Георгий Валентинович чуть подался вперед. Глаза, сосредоточенно смотревшие на делегатов, выдавали внутреннее удовлетворение, какое охватило Плеханова. Его легко можно было понять: Георгий Валентинович переживал радостное ощущение новизны: партия рождалась «Искрой», а съезду предстояло закрепить ее программой и уставом.

Мишенев испытывал волнующее, приподнятое состояние: он вместе со всеми будет определять пути революции, которая должна принести людям избавление от угнетения истлевающего мира, на его обломках создать новое коммунистическое общество.

И эта, еще недавно казавшаяся неизвестной, даль будущего, теперь виделась ему близкой. «Сегодня нас еще мало, — думал он, — но завтра, послезавтра будет больше».

Плеханов покорял не только речью, мягко звучащим голосом. У него было одухотворенное, умное, очень интересное лицо, отражающее все оттенки душевного состояния. Песочного цвета жилет и белоснежная манишка, светло-серый в клеточку костюм придавали его внешности особенную строгость и притягательность.

— Но я уверен, что эта серьезная и трудная работа, — говорил он, — будет счастливо приведена к концу и что этот съезд составит эпоху в истории нашей партии…

Когда Плеханов закончил речь, ему дружно зааплодировали. Делегаты поднялись и запели «Интернационал». У всех счастливо сверкали глаза. Лицо Мишенева было восторженно. Он посмотрел на Владимира Ильича, которого не видел со дня последнего разговора. Ленин тоже был взволнован и так же, как все, переживал торжественный момент открытия съезда. Цель, ради которой делегаты съехались в Брюссель, — у всех одна.