Array Антология - Живой Есенин

И следует еще раз напомнить, что в юности Сергей обожал песни своей матери Татьяны Федоровны, своих сестер, особенно младшей Шуры. Он и сам, когда у него собирались гости или находясь в гостях, не упускал случая спеть хором любимые им песни: «Прощай, жизнь, радость моя» или «Нам пора расстаться, мы различны оба» [38].

Я шел от Пречистенских (Кропоткинских) ворот к Никитским. На бульварах голые деревья стояли по колено в снегу, по мостовой плелись на санях редкие извозчики, покрикивая и постегивая своих отощавших лошадей, а ближе к тротуару москвичи-счастливцы везли на саночках только что выданные учрежденческие пайки. Окна в верхних этажах домов кой-где были забиты фанерой, внизу на стенах клеили манифесты, приказы и экстренные выпуски газет, в воротах, еще обитых досками, продавали полученную по карточкам махорку и газету для цигарок. Напялив на себя две кофты, две юбки, шубу, надев валенки и повязав голову платками, расторопная тетка торговала у Арбатских ворот пшенной кашей: поставила кастрюлю на жаровню, села на низкий стульчик и юбками прикрыла свое торговое заведение.

От Никитских ворот я пошел мимо кинотеатра «Унион» (ныне Кинотеатр повторного фильма) и нагнал Есенина. Он увидел в моих руках стопку книг, журналов, брошюр и спросил:

– Что несешь?

– Я случайно встретился с графом Амори.

– С графом Амори? – удивился он. – Зайдем к нам!

Разговор происходил неподалеку от книжной лавки «Артели художников слова», и мы вошли туда. Есенин сказал, что сейчас я расскажу о графе Амори. Кожебаткин, в выутюженном, но повидавшем виды костюме, в белой манишке и воротничке, в коричневом галстуке, потер худые руки и пустил первую стрелу иронии:

– Ах, великий писатель земли русской еще изволит здравствовать!

Айзенштадт, сняв очки, склонив голову и приблизив какую-то старинную книгу почти к левому уху, рассматривал одним глазом пожелтевшие страницы. Он тоже был в чистеньком старом костюме, в шерстяном жилете и уцелевшем от довоенных времен черном галстуке бабочкой.

– Нет, эту книгу не возьмем, – сказал Давид Самойлович женщине и ответил Есенину: – Иду, иду!

Я не был подготовлен к тому, чтобы рассказывать о графе Амори. Да и знал о нем немного. В дореволюционное время граф выпускал продолжение романов: «Ключи счастья» Вербицкой, «Яма» Куприна, «Похождения мадам X» и т. п.

Я начал свой рассказ с того, что был в общежитии Революционного Военного совета у Пречистенских ворот.

– Заходил к старому другу? – спросил Кожебаткин ехидно.

– Заходил по делу устного сборника, – ответил я, – который веду в клубе Реввоенсовета.

Потом, продолжал я, пошел в буфет общежития, а у меня под мышкой были первые сборники, изданные имажинистами, и рукописные книжечки. Когда я завтракал, ко мне подошел напоминающий провинциального актера мужчина: среднего роста, с брюшком, рыжий, с невыразительным лицом и хитрыми серыми глазками. Глядя на мои сборники и книжечки, он спросил, не пишу ли я стихи. Услыхав утвердительный ответ, мужчина отступил на шаг, отвесил церемонный поклон и представился:

– Продолжатель сенсационных романов – граф Амори.

– Ах, сукин сын! – воскликнул Есенин так непосредственно и весело, что мы захохотали.

А я, чтобы не растекаться по древу, сказал, что граф повел меня в свой «кабинет», заставленный кастрюлями и бутылками, и дал мне «Желтый журнал», который выпускал после Февральской революции.

Есенин взял один номер и прочел вслух: «Ему, Бульвару, его Разнузданности, Безстыдству улицы, где все честнее и ярче, чем в тусклых салонах, мои искренние пожелания, мои мысли и слова»…

– Почти манифест! – проговорил Айзенштадт.

Мариенгоф листал другой номер «Желтого журнала».

– Это не так плохо для графа, – сказал он и прочитал нам: – «Когда мне говорят: вор! плагиатор! я вспоминаю глупую рожу рогатого мужа, который слишком поздно узнал об измене жены».

– Циник! – произнес с возмущением Айзенштадт. – Наглый циник!

– В философской школе циников был Диоген… – начал было Мариенгоф.

– Днем с фонарем искал человека! – подхватил Кожебаткин.

– Диоген был против частной собственности! – перебил его Есенин. – Жил в глиняной бочке! А вы, Александр Мелентьевич, в плохо натопленной комнате не желаете почивать!

Сергей взял из моей пачки брошюрку «Тайны русского двора» («Любовница императора»), которую граф Амори издавал в Харькове выпусками с продолжением, пробежал глазами несколько строк и засмеялся: