Анна Масс - Песочные часы

Она помотала головой.

— Ну и чего плакать? Подумаешь, один раз не пообедать! Мне, например, даже полезно. А то пичкают-пичкают…

Она медленно взглянула, и до меня вдруг дошло — что же это я сказала? Кому?

— Ну, вставай, пойдем… — пробормотала я виновато.

— Попадет… — сказала она с тоской.

— Не попадет! Я скажу, что это я разлила. Ничего тебе не будет, вот увидишь! Пойдем!

Она продолжала сидеть, поджав под себя босые ноги. Платье с маминого плеча, подшитое и обуженное, висело на ней мешком.

— Боюсь…

— Да ведь я скажу, что это я! Да! Совсем забыла: твоя мама приехала.

Она сейчас же вскочила на ноги. Лицо ее с полосками от слез осветилось беспокойной радостью.

— Мама? Приехала?!

Забыв обо мне, о пролитых судках, она взбежала вверх по стертым земляным ступенькам. Мелькнули на солнце белые волосы и исчезли.

Я выдернула из земли колышки и забросила их вместе с бечевкой подальше, в заросли крапивы и лопухов.

Подходя к деревне, я еще издали услышала крик. Яростный, ожесточенный. Я ускорила шаги, вышла на деревенскую улицу и увидела группу людей возле дома председателя.

Высокая женщина в черном платке, из-под которого выбились волосы, стояла перед крыльцом дубцовского дома. Я бы ни за что не узнала в ней Марину Федоровну, так она изменилась. Это была словно вовсе и не она — темная кожа обтянула скулы, ввалившиеся глаза горели в почерневших глазницах. Если бы не Таня, прильнувшая к ее плечу и повторяющая: «Мамынька… Мамынька…» — я бы и не подумала, что это она.

— Окаянный! О-ка-янный! — кричала Марина Федоровна, а Таня, цепляясь за ее плечо, все повторяла: «Мамынька… Мамынька…»

Перед ними стоял Ваня Дубцов и загораживал Марине Федоровне путь к дому, а она рвалась, отталкивала Ваню и кричала:

— Выходи! Знаю, что ты в доме! Выходи, дай взгляну в подлые твои глаза! Загубил мою жизнь, окаянный!

— Мамынька… Мамынька… — умоляюще твердила Таня, но мать словно не замечала ее.

За спиной Марины Федоровны собрались женщины — те, что ворошили сено на лугу и каждое утро собирались возле рельсы. Сложив руки на груди, они скорбно наблюдали за происходящим. И отдыхающие тоже тут были.

— Кто это? — спрашивали они друг друга.

— Что она хочет от Ивана Васильевича?

Старик, наш сосед с ревматическими руками, отделился от деревенских, подошел к Марине Федоровне и начал что-то тихо говорить ей. Наверно, уговаривал уйти, не ссориться с председателем. Но она его оттолкнула.

С другого конца деревни послышался стук копыт. По дороге в облаке пыли неслась верхом на лошади Женька Дубцова. Лицо ее было празднично оживлено, волосы развевались, и она сейчас была гораздо красивее, чем на пляже со своими ресницами и перманентом. Она неслась прямо на толпу, и отдыхающие испуганно отпрянули к обочине, и деревенские тоже отошли в сторонку, только Марина Федоровна осталась на месте, а Ваня вышел вперед. Мне показалось, что лошадь сейчас налетит прямо на него. Но Женька осадила лошадь. Та повела мордой и виновато затопталась на месте.

— Ты что хулиганишь! — сказал Ваня. — Слезай.

Он подошел к Женьке, схватил ее за руку и стащил с лошади. Женька свалилась, но сейчас же вскочила на ноги и завопила:

— A-а! Знаю, чего ты ее защищаешь! В Зинку влюбился! Небось, она рада за председателева сына выйти! Да не будет по ее!

— Дура! — крикнул Ваня. — Замолчи!

— Чего мне молчать-то? Она там с отдыхающими путается, а ты как теленок…

— Н-на!

Тихий Ваня отвесил сестре такую оплеуху, что Женька, схватившись за лицо, упала на землю. Отдыхающие возмущенно ахнули.

И сейчас же на крыльцо вышел сам председатель. Может, он наблюдал в окошко за происходящим и вот теперь понял, что наступило время вмешаться. Он был деловит и спокоен.

— Ну-ну, Иван, Женя, давайте в дом, быстро. Что это вы на людях устраиваете? Что про вас люди могут подумать? А ты, — он спустился с крыльца и подошел к притихшей, словно вдруг смертельно уставшей Марине Федоровне. — Чего разоряешься? Пришла бы, попросила по-хорошему. Неужели бы я тебя не отпустил?

— Теперь-то отпустишь, — устало ответила Марина Федоровна. — Да ведь помер Кузьма-то… Помер в больнице…

— Ладно, пойдем в дом, поговорим, — ответил Дубцов. — Я тут ни при чем. Ты меня не виновать. А держать я тебя не стану. Уезжай от греха.

Женька поднялась с земли и, держась за скулу, тихо шмыгнула в дом. Ваня подошел к лошади, взял ее за свисающий повод и повел в ту сторону, откуда прискакала Женька.