Елена Серебровская - От полюса к полюсу

Я встретился с ним в вестибюле Вентвортского отеля — с доктором Михаилом Сомовым,

географом, океанографом и одним из крупнейших сегодняшних полярных исследователей.

Он высок, строен и хорош собой (женщины находят его определенно привлекательным).

Когда я встретился с ним, он был одет в светло-голубой однобортный костюм

американского покроя и держался очень скромно.

В то время, как он сидел за столом в отеле, откидывая со лба серебристо-седые волосы,

трудно было угадать его внушительный титул: заместитель директора Института Арктики

и Антарктики в Ленинграде.

Сомов рассказал мне, что он приехал в Австралию, чтобы присутствовать на симпозиуме

в Мельбурне, посвященном антарктической погоде, и потом на третьем заседании

Специального комитета по антарктическим исследованиям в Канберре. После этого он и

его спутник профессор Б. Л. Дзердзеевский, специалист по погоде из Московского

университета, решили провести день в Сиднее, чтобы ознакомиться с ним...

Он говорил по-русски, только по-русски, приятным голосом, в то время как

Дзердзеевский пытался перевести его речь на английский. Для начала Сомов сходил в

комнату за картой Антарктики, чтобы облегчить беседу. Он разложил ее на столе,

блестящую, сложенную в несколько раз карту, покрытую линиями с обозначением

расстояний и русскими буквами.

— Вот сколько мы сами нанесли на карту, с моря и воздуха, — сказал он, указывая на

карту.

Вокруг антарктической береговой линии шла толстая красная черта, начинаясь у мыса

Адер (к югу от Новой Зеландии) и кончаясь где-то около Моусона. Между этими двумя

точками был сильно вогнутый полумесяц, где русская карта давала обозначения на всем

южном побережье австралийской антарктической территории.

— Мы слышали, что ваша австралийская экспедиция в прошлом месяце впервые

высадилась на ненанесенный на карту берег Оутс Ленд, — сказал Сомов. — Мы уже там

побывали.

Сомов открыто говорил о многих вещах: о размерах советской экспедиции, о самой

низкой температуре, о самом толстом льде.

— Как будет оборудована ваша экспедиция? — спросил я.

— «Харьковчанками», большими тракторами, созданными в Харькове. У нас их три в

Мирном, и, возможно, все будут использованы. В каждом из них два водителя, штурман,

радиооператор и 12 исследователей. Люди живут в самой «харьковчанке», в ней есть

койки, кухня, кресла, радиокомната, снегооттаиватель и лаборатория.

Трактор тащит тяжелые сани, груженные топливом. 35 тонн, 500—550 лошадиных сил, —

он показал фотографию.

— Дралкин, руководитель Мирного, возглавит экспедицию, — продолжал он. — Они

пройдут через геомагнитный полюс, Южный полюс и полюс недоступности. На Южном

полюсе они, возможно, отпразднуют Новый год вместе с американцами, которые там

живут. Мы все друзья в Антарктиде. Экспедиция закончится в новой базе Лазаревская,

которую мы построили на побережье Принцессы Марты. Переход к Лазаревской от

полюса недоступности — самая тяжелая часть пути. Никто не уверен, что это можно

сделать. Не исключено, что наша экспедиция может добраться до Лазаревской так поздно,

что им придется провести во льдах весь 1960 год.

Я согласился, что невозможно представить себе более трудный и пустынный маршрут.

— В Антарктике везде, куда ни пойдешь, — приключения, и притом опасные, —

продолжал Сомов. — Есть трещины в 1 000 метров глубиной. — Он покачал головой и

сделал вращательное движение пальцами, чтобы показать, как нечто падает вниз, вниз...

— Но у наших «харьковчанок» широкие гусеницы, — прибавил он, разводя руки, чтобы

показать ширину.

— Можно ли использовать подводные лодки для антарктических исследований? —

спросил я.

— Нет, — ответили они оба с Дзердзеевским. — Антарктида — это континентальная

масса, и подводная лодка мало что может сделать. Это не Северный полюс, который по

сути — покрытое льдом море...

— Вы вернетесь в Антарктику на будущий год? — спросил я Сомова.

— Не знаю, но надеюсь, — ответил он».

Надежды его не оправдались — помешало семейное горе. Когда осенью I960 года «Обь»

готовилась к отплытию, тяжело заболела и вскоре умерла жена Сомова Серафима

Григорьевна. Уехать от нее в момент опасной болезни он не мог. Он понимал: за

преданную любовь к человеку его профессии женщина тоже платит. Не проходит

бесследно постоянное напряжение нервов, беспокойство за того, кто проводит лучшую