Сергей Литвинов - Как я изменил свою жизнь к лучшему

И закрыла папку.

«Нет работы, пойди, погуляй!» – сказала себе я, и, вооружившись зонтиком, отправилась на местный рынок.

Открытый лишь один день в неделю, он наполнял гастрономическим великолепием, разнообразием запахов и оттенков маленькую площадь неподалеку от дома. Каждую среду мы ходили туда за наисвежайшей пахнущей озоном голландской селедкой, которую продавал с мини-вагончика дюжий, заросший светло-рыжей щетиной фламандец.

И далее – по кругу.

У марокканцев я брала фрукты и овощи. У поглядывавшего на своих клиенток кокетливым, иссиня-карим глазом французского фермера с орлиным шнобелем – сыры: бри и сен-фелисьен. У «итальяшек» – свежую пасту с трюфелями и кусок пармезана. И цветы – охапки тюльпанов нежнейших пастельных цветов…

Где-то меж шумной многоязычной толпой – клиентами, принимавшими там же, под мелким дождем (на такой и внимания-то уже не обращаешь в этом чертовом климате), бокальчик дешевого белого винца со своей селедкой; меж вопящими детьми, требующими своей еженедельной дани – свежеиспеченной вафли, политой шоколадным соусом; и тайцами, торгующими резко пахнущими имбирем и кориандром блюдами на вынос, я увидела надпись: Жерусалем.

Иерусалим.

И вздрогнула.

Протолкавшись к лавке, неверящими глазами уставилась на выставленные фрукты.

– «Жерусалем» – груши, израильские, – объяснила мне дородная белобрысая продавщица. – Сладкие, сочные, берите!

– Я вас здесь раньше не видела, – настороженно улыбнулась я.

– О! Я тут только на этой неделе, подменяю подружку, она продает биодобавки. Лоранс, может, знаете?

– Не знаю, – покачала я головой.

Только на этой неделе. Со своими грушами. Жерусалем.

Совпадение? Или знак?

– Я попробую, – сказала я мужу за ужином. – У меня сейчас есть зазор, пока редактор вычитывает очередную версию сценария. Где-то неделька. Составлю план по главам…

– Давай, – кивнул муж. – Хорошая идея.

– Хорошая ли – большой вопрос. Но добро пропадает – это факт, – усмехнулась я. – Я ведь и забыла, сколько у меня там материала. Бог даст, хватит на их загадочные «авторские листы».

На следующее утро я вновь села перед компьютером, открыв новый документ и озаглавив его по-простому: «Роман».

В конце концов, никаких других романов у меня не было и не предвиделось. C содроганием я открыла свой последний тритмент. Он начинался с пробуждения Марии Каравай. Еще той Марии: юной выпускницы университета, без бывших мужей с криминальным прошлым и детей…

Я читала написанные три года назад строчки и улыбалась: как же я могла забросить свою Машу? И Андрея? И Раневскую? Особенно Раневскую! После долгой паузы это было подобно встрече с близкими друзьями. Моими «воображаемыми друзьями» – как у тех одиноких детей, что придумывают себе умных и красивых приятелей. Только я была взрослой, семейной женщиной, окруженной по-европейски четко выверенным бытом.

Но что это меняло?

Мне нравилось создавать город, схожий и несхожий с Москвой, которую я знала: мистический, таинственный, страшный и одновременно – пошлый, гламурный, поверхностный. Город, в котором никто на самом деле не живет, а все выживают. Яркие витрины бутиков, огни ресторанов и проносящиеся мимо автомобили класса люкс… Небоскребы, переливающиеся огни, тамтамы поп-музыки из дверей и окон машин. Ненастоящие люди, новые московские буржуа: с ненастоящими имплантированными зубами, волосами, грудями. И с такими же ненастоящими отношениями. И другие – приезжие: отчаянно им завидующие. Эти передвигаются под землей, проводя часы в царстве подземного Мордора, перевозящего десятки миллионов рабочих муравьев в день.

А параллельно этому миру гламура и кошмара живет совсем другой город: еще выглядывают из-за новостроек маковки старинных церквей, кусок стены Белой Крепости прячется в переходе метрополитена, и подмываются Москвой-рекой остатки опор древнего моста. Еще сохранились с прошлых веков названия, еще звучит музыка слов Варварка, Ильинка, Сретенка, перекрываемая гулом автомобильных пробок, хохотом подвыпившей публики многочисленных шикарных едален, шумом жующих челюстей.

Который из миров – настоящий?

Я гонялась за тем, волшебным, постепенно растворяющимся в городском смоге. Мой маньяк – за ним же….

Я увлеклась процессом. Даже себе было стыдно признаться – до какой степени.

Романописание оказалось одновременно схожим и очень далеким от сценаристики. От сценариста требовалась точность композиции, лаконичность изложения, каждая строчка диалога – выверена, отточена, чтобы не «грузить» динамику повествования. Минимум описаний. Никаких размышлений и внутренних монологов героев.