Сергей Литвинов - Как я изменил свою жизнь к лучшему

– Ведь так, профессор? – почему-то обратился он ко мне за подтверждением.

Я пожал плечами.

– Мы плывем, плывем рядом. Мне слышно, как он пыхтит. Из спины торчат нос, уши и круп. Круп! Именно то, что мне нужно! Я подгреб вплотную, перегнулся… – он драматично замедлил речь, поднял большую ладонь. – Шлеп!

– Ой! А он? – пискнула Моника.

– Удивился! И решил, что я его приглашаю в лодку. Составить мне компанию. Медведи – те же собаки. Они, собственно, и относятся к подотряду псообразных. Мне вообще кажется, что неандертальцы приручили собак, а не медведей исключительно из соображений экономии. Прокормить проще.

– И кошек вместо тигров, – добавила Рита с иронией.

– А дальше? Дальше что? – заегозила нетерпеливая Моника.

– Мой косолапый поступил так, как поступила бы любая собака – начал карабкаться в лодку. У псообразных, в отличие от кошачьих, когти не убираются. У моего парня когти были – во! – Ланкастер выставил указательный палец, для пущего эффекта согнув его крючком. – Он лезет, лодка на бок. Я на другой конец лодки – для равновесия. И оттуда его веслом охаживаю. Он, дурачина, решил, что я с ним играю – весло поймал и перекусил как щепку. И на меня полез. Ну, я сказал все, что про него думаю, и сиганул за борт!

Ланкастер затормозил, осторожно, чтоб не застрять в снегу, съехал на обочину.

Заглушил мотор.

– Ну, короче, доплыл до берега. Там круто было, вывозился весь в глине, пока выбирался. – Он засмеялся. – Поднялся. Гляжу, мой топтыгин, устроился, как барин, в лодке, даже лапы на брюхе сложил. И на меня через плечо взглянул. Небрежно посмотрел и отвернулся. Так и уплыл по течению.

– Каноэ не жалко? – спросил я.

– Жалко. Отличная лодка была.

Ланкастер вынул ключ из замка зажигания, кинул в бардачок.

Захлопнул крышку.

Снаружи оказалось морозно и сухо.

Метрах в ста на обочине я увидел знак – ромб с черным силуэтом лося. На знаке белела снежная папаха набекрень.

Рита задрала голову, выдохнула вверх струю густого пара. Моника натянула капюшон с лисьей оторочкой и стала напоминать смуглого зверька. Ланкастер распахнул багажник, выкинул на дорогу четыре пары плетеных снегоступов, похожих на самодельные ракетки для большого тенниса. Снегоступы шлепнулись на дорогу со стеклянным звоном.

– Разбирайте! – сказал он, весело оглядывая высокие деревья.

Я снял перчатки, начал пристегивать ремешки коченеющими пальцами. Кое-как справился с правой ногой, левая подворачивалась и никак не хотела влезать в промерзшую сбрую.

– Помочь? – предложил мимоходом Ланкастер.

Рита и Моника справились быстрее меня. Я, чувствуя себя полным дураком и матерясь вполголоса, наконец затянул ремень на левой ноге, поднялся.

– План такой! – Ланкастер бодро хлопнул в ладоши.

Он был без перчаток и шапки, в кургузой кожанке поверх фланелевой рубахи, расстегнутой до третьей пуговицы.

– Идем на восток. Огибаем Ведьмину падь. Это мили полторы. Выходим к реке у Бобрового затона. Идем вдоль реки, полмили где-то, там прошлой зимой я приметил берлогу.

– Ну, не-ееет! – Моника замахала малиновыми варежками. – Только не в берлогу!

– От реки движемся вверх на север, – Ланкастер не обратил внимания на кокетливый писк Моники. – Потом выходим через сосновый бор, делаем крюк и возвращаемся сюда. К машине. На все про все – часа три.

Гуськом – Ланкастер, Рита, Моника и я в хвосте – мы вошли в безмолвный лес. Равнодушно и размеренно захрустел наст. Клены и дубы казались мертвыми – кора в инее, стеклянные ветви – сама мысль, что через четыре месяца на этих ветках проклюнутся – ярко-зеленые, сочные липкие листья, казалась нелепой.

Все вокруг было мертво, скучно, бесцветно.

Настроение портилось. Я с неприязнью разглядывал спину Моники – она, косолапя, старалась ступать след в след, беспечно отпуская хлесткие ветки, от которых я уворачивался с медленно закипающим раздражением. Меня совершенно не интересовал этот мертвый лес, мне было все равно, чем отличается канадский клен от клена красного, мне было плевать, какой именно зверь оставил следы на снегу, куда и зачем этот зверь направлялся.

Я потащился с ними из-за Риты.

Которая, впрочем, не обращала на меня никакого внимания.

Зацепившись за сук, я сбился с шага, снегоступ застрял и расстегнулся. Стараясь удержать равновесие, я шагнул в сторону и провалился по пояс. Штанина задралась, колючий снег полез внутрь сапога. Цепляясь за ствол, я попытался подняться, ветка сломалась, и я завалился на спину.