Сергей Литвинов - Как я изменил свою жизнь к лучшему

Изменил жизнь к лучшему. Первую книгу прозы под названием «Веселие Руси» издал в 1981 году в упомянутой Америке, и мне за это, представьте себе, НИЧЕГО НЕ БЫЛО. Ну, поворчал известный гэбэшник, который потом тоже стал «прорабом перестройки» и по этому случаю частенько выступал по телевизору, но уже под другой фамилией, чем тогда, когда тягал меня на Лубянку «промывать мозги» и объяснять, что я «качусь по наклонной плоскости, намазанной мылом». Однако, когда я его прямо спросил, есть ли в моей «американской» книге что-либо по его специальности, например, «клевета на советский общественный строй», вынужден был ответить, что подсудной клеветы нет, но наличествует «сгущенное изображение отдельных теневых сторон нашей действительности». Отчего если у меня эта книга имеется, то мне следует ее держать под матрасом и никому не показывать.

– У вас книга-то ваша есть? – поинтересовался он.

– Ну, вы же умный человек, Георгий Иванович, зачем же вы меня эдакое-такое спрашиваете? – залепетал я, как московская купчиха. – Разумеется, нет. Мы ж не в Америке с вами живем. Посудите сами, где Америка, а где мы с вами. Откуда ж у меня такой книге взяться?

Посмеялись. А сейчас я думаю, что вспоминать-то всегда легко, а когда с тобой такие серьезные мужики беседуют, то твоему организму вовсе не до смеха. Очень такие веселые беседы выматывают, после них очень выпить хочется. Благо что всегда найдется добрый человек, который тебе этот стакан непременно нальет, хотя бы из любопытства, чтобы хоть немного обогатить себя знаниями о лубянских бесах. Про Лубянку ведь всем всегда интересно, вдруг завтра и тебя туда потянут.

Вторую книгу я тем не менее в Америке издавать не стал, чтобы не определили в рецидивисты «тамиздата» со всеми вытекающими из этого последствиями. Ни на Запад, ни на Восток мне не хотелось, дождался «перестройки», мне и в Москве было хорошо, как хорошо и сейчас, когда на нашей родине опять творится обычное непонятное. А печататься писателю, скажу я вам, хоть и в минимальных количествах, но необходимо еще по одной простой причине – чтобы не сойти с ума. А то ведь это чистая паранойя, граждане, брать слева чистые листы бумаги, исписывать их и складировать справа безо всякого, извините за выражение, КАТАРСИСА.

Обычное – непонятное. Меня и Ерофеева много раз вызывал тогда к себе еще один из самых главных писательских начальников, известнейшая персона в мире канувшей советской литературы Юрий Николаевич Верченко, по неподтвержденным слухам генерал ГБ. Он мечтал, чтобы мы написали «покаянку» о своем зверском поступке по созданию альманаха «МетрОполь», а мы – чтобы он от нас отвязался и нас бы восстановили в Союзе ПРОСТО ТАК. После длительных переговоров разошлись ни с чем, но и это стало предметом писательской зависти.

– Да… Вы теперь с самим Верченко на короткой ноге, и если вас вдруг сдуру восстановят, то вы же запросто сможете к нему ходить и просить все, что нужно – дачу, квартиру машину, – сказал мне как-то – ну вот, хотите верьте, хотите нет! – еще один будущий «прораб перестройки», торжественно и публично уничтоживший свой партийный билет члена КПСС, смело выступающий и сейчас против нового застоя и глупостей начальства, тем более что сейчас за это ПОКА не сажают.

А редактор отдела прозы, которого я назвал Б.Р., встретил меня тогда на улице и, оглядевшись по сторонам, попрекнул:

– Ну что, Женя, терпения не хватило? Быстрой славы захотелось?

Сам погорел и тех, кто тебя печатал, подводишь.

– Ты меня разве печатал? – удивился я.

Он покачал головой, и я вспомнил еще одного своего сверстника, литературного прилипалу, который был в полном отчаянии после моего первого успеха в «Новом мире».

– Везет же вам, дуракам, – приговаривал он. – И вот ведь это же совершенно бесполезно, что тебя напечатали с предисловием Шукшина. Ведь ты из этого ничего сделать не сумеешь.

– А что из этого можно сделать?

– Да что угодно. Если бы мне такой фарт, если бы я эти рассказы написал, то я… я бы не то что в Союз, я бы секретарем Союза писателей стал или, на худой конец, каким-нибудь главным редактором…

– Бодливой корове Бог рог не дает, – пробормотал я, опираясь на народную мудрость.

«Перестройка», да. На нашу тихую землю пришла «перестройка», глядишь, и еще когда-нибудь придет.

Последние станут первыми. А ставши первыми, скорей всего снова станут последними. Круговорот людей в природе незыблем, учите историю – источник знаний.