Александр Щербаков - Шелопут и Королева. Моя жизнь с Галиной Щербаковой

…Они совпали в моем восприятии, потому что в точности сошлись в чувствах и мыслях обо мне. Я убежден, эта общность – не случайность, а проявление уникальной, моей, судьбы – дарованной, как говорится, по заказу. И пусть все это отдает оккультизмом, но в моей жизни была берегиня , состоявшая (состоящая?) из двух прекрасных женских душ.

Когда-то, и не один раз, я слышал такую мудрость: мужчина склонен находить в жене жену-маму или жену-дочь. По всему я вроде бы принадлежу к первому типу. Однако, как мне кажется, и ко второму тоже. Но об этом – потом, позднее.

…В конце 2004 года выяснилось, «чтоб продлилась жизнь моя», мне нужно сделать аортокоронарное шунтирование. Это уже не была столь редкостная процедура, какой нам казалась в случае с Ельциным, но еще и не стала почти что рядовой, как сейчас.

Меня поместили в нормальную, как говорится, профильную клинику и стали готовить к хирургическому вмешательству. Каждый день ко мне приходила Галина. По ее наущению я разведал, сколько времени может занять операция. Оказалось, примерно десять часов, может, и поменьше, а может, и побольше. Когда я сказал это Гале безо всякой окраски, как рядовую медицинскую информацию, ее и без того огромные глаза испуганно округлились: «Как?!» В таком состоянии она и ушла от меня. Но, как выяснилось, не домой. Она говорила с врачами, выуживая у них больничные данные. Например, что неудачи при таких операциях случаются в 7,5 процента случаев.

Короче, на другой день меня забрали обратно домой. Через день Виктор Тополянский, врач, которому мы безусловно доверяем, подтвердил, что шунтирование все-таки действительно неизбежно.

Поиск клиники и хирурга у Галины продолжался и днем и ночью. Насколько широк был круг этого поиска, свидетельствует едва ли не курьезный факт: необходимый специалист, действительно ас в такого рода операциях, был найден через… ветеринара нашего кота Томика. В отделении, куда я попал как протеже этого рыжего экзота, потери при такой же хирургии в отличие от предыдущей больницы составляли 1,5 процента. Ну а сама операция продолжалась около часа.

И вот как завершилась эта история в изложении самой Галины.

«Мой муж перенес тяжелую операцию. В те дни на меня в зеркале смотрела столетняя старуха. Когда я привезла его домой – а это было под самый Новый год, – я помчалась за тем, что ему было прописано врачами. Я несла в сумке оливковое масло, перепелиные яйца, кедровые орешки, и счастью моему не было конца. Он жив! Он дома! У самого подъезда меня остановил мужчина (вполне ровесник моего сына).

– С Новым годом! – сказал он. – Вы такая красивая. Мне так хочется вас поцеловать на счастье!

И я подставила ему щеку.

– Все будет хорошо! – сказал он. Мне? Себе?..

Какую молитву он шептал, увидев пожилую даму, переполненную счастьем от того, что муж дома, что она выполнила все указания врачей, и от этого на какую-то секунду показалась другому человеку красивой? Он, видимо, цеплялся хоть за какую-то надежду на удачу, и я показалась ему ею» (очерк «А тебя самой – все меньше и меньше»).

Вот здесь, после упоминания молитвы на надежду, видимо, как раз и место коснуться такой материи, которая, пока человек жив, таится глубоко-глубоко от всех.

Давным-давно во время мелкой починки нашей супружеской кровати я обнаружил: под моей головой находится листочек с рукописным текстом: «Днем солнце не поразит тебя, ни луна ночью. Господь сохранит тебя от всякого зла. Сохранит душу твою Господь». Это выписка из одного псалма. Я аккуратно положил листочек на его место.

Когда не стало Гали, я заглянул в это место. Там лежал другой, недавний листок с тем же текстом. А через два с лишним года я нашел и тот, прежний. Он был за литографией иконы Спаса Нерукотворного. А дальше… Дальше в разных местах дома стали обнаруживаться еще экземпляры этого письменного оберега , причем явно более старые. И уже нетрудно было разгадать их историю.

Через какое-то время присутствия в головах под матрасом, видимо, очень немалое, они приходили в ветхость, распадались, заменялись новыми, но, намоленные, не выбрасывались, а бережно реставрировались, склеивались и продолжали предписанную их создательницей работу – оберегать. И еще – производить надежду.

Вот без этого «продукта» мы точно долго бы не прожили.

В пору моего собкорства, будучи в очередной раз вызванным поработать в московской конторе «Комсомолки», я получил такое письмо.