Алексей Зверев: Мир Марка Твена

Потом начали уезжать и они сами. Сыновья священника и почтмейстера становились лотовыми на «Поле Джонсе» или рулевыми на «Большой Миссури», на худой конец — хоть пароходными кассирами, буфетчиками, судовыми клерками. Река тянула к себе неодолимо. На реке была настоящая жизнь.

Через много лет Марк Твен — знаменитый писатель, объездивший полмира, — скажет, что нигде ему не встретилось людей совсем незнакомых и необычных, потому что всех их он уже успел перевидать в юности, на реке. Да и в самом деле, сколько пересеклось здесь — на речном пути от верховий Огайо до Нового Орлеана — жизненных дорог, сколько человеческих судеб здесь складывалось и разбивалось!

Плыли вверх и вниз по Миссисипи фермеры и коммерсанты, промышленники и политики, странствующие актеры, профессиональные карточные игроки, искатели удачи и легких денег, вчерашние английские крестьяне и немецкие пекари, побросавшие на родине свой жалкий скарб, а теперь мыкавшиеся по Америке, которая издалека казалась им райским уголком. Плыли работорговцы и везли в трюмах свой живой товар — чернокожих невольников. Плыли бродячие проповедники, и шарлатаны, по линиям ладони и по шишкам на черепе бравшиеся предсказывать человеку его будущее, и земельные спекулянты, и обнищавшие европейские дворяне, которые приглядывали богатых американских невест, и голодные циркачи, устраивавшие представления прямо под открытым небом на главной площади богом забытых городков.

У всех были свои планы, свои надежды, порой сбывавшиеся, но чаще, гораздо чаще шедшие прахом, разбиваемые жестоко и беспощадно. Кто-то, отчаявшись, пускал себе пулю в лоб, другие, перетерпев невзгоду, придумывали для себя новый и, казалось, безошибочный проект счастья, а придумав, бросались на пристань, чтобы первым же пароходом отправиться дальше по реке — вверх или вниз, навстречу обманчивой и дразнящей удаче.

И однажды настал день, когда река позвала к себе подростка из Ганнибала так властно, что он не смог сопротивляться.

Он сделался лоцманским «щенком» — так называли взятых в обучение молодых бестолковых парней, из которых со временем вырастали настоящие хозяева Миссисипи. Он водил пароходы по ее притокам и протокам, а фарватер великой реки изучил, как собственную ладонь, за те четыре года, что продолжалась его лоцманская служба. Много лет спустя он воспел эту реку и кипевшую на ней жизнь в книгах, которыми и сегодня зачитываются во всех странах света.

Когда к нему пришла слава, он начал получать много писем от читателей. И вот однажды пришло письмо Уотти Баузера, двенадцатилетнего школьника из Техаса. Ему задали сочинение на тему: «Кем из великих людей ты хотел бы стать?» Другие ребята вспомнили знаменитых путешественников, изобретателей, генералов, а вот Уотти выбрал для подражания писателя, создавшего книги о Томе Сойере и Геке Финне. «Он такой веселый, самый веселый человек в мире, — написал он в своем сочинении. — У него есть все, о чем я сам мечтаю».

А теперь он спрашивал вот о чем: если бы можно было поменяться местами, согласился бы Марк Твен позабыть, что он так знаменит, и снова превратиться в обыкновенного мальчишку?

Твен ответил сразу же: конечно, согласился бы. Но не безоговорочно. Он ставит свои условия. Главное условие — «остаться лоцманом навсегда». И другие условия. «Пусть вечно стоит лето, цветут магнолии на Рафл-пойнте, а тростник на сахарных плантациях зеленеет и еще не скоро начнут сжигать сухие стебли, застилая едким дымом берега… Пусть мне не придется вставать на вахту в полночь, ну разве что при полной луне… пусть всегда будет полноводье, и пароход скользит по реке, как утка по пруду, пусть рядом будут друзья, и мы будем болтать дни напролет, покуривая да салютуя гудками встречным кораблям… Пусть плаванье будет долгим, а стоянки короткими, и команда пусть все время будет одна и та же, какую я сам бы подобрал из ребят, с которыми водился лет двадцать назад, — только вот беда, половины из них уже нет на свете, а других разбросало по стране, и обломки моего парохода давно уже гниют на дне излучины под Новым Мадридом, штат Миссури».

Став взрослым, он нечасто бывал там, где прошли его детство и юность. Но река оставалась с ним и в эти долгие годы разлуки. Сердце Марка Твена было отдано ей навеки. Своему другу писателю Хоуэлсу он признавался: «Я из тех, кто в любую минуту бросил бы литературу, чтобы снова встать за штурвал».

И свое литературное имя он выбрал не случайно. Во времена, когда он был лоцманом, на всем течении Миссисипи, перерезавшей Америку пополам с севера на юг, не было ни одного маяка — только одноразовые буйки, которые ставил сам лоцман, шестом прощупав дно и сбросив с вельбота загнутую доску с тяжелым камнем на одном конце, свечкой в бумажном фонарике — на другом. Лоцман замерял глубину и кричал своему помощнику на рубку: «Марк Твен!» — отметь, что до дна две сажени (около четырех метров) и, значит, пароход может пройти.