Валерий Кичин - Людмила Гурченко. Танцующая в пустоте

Как просил Меньшов, Гурченко старается быть «мягкой». Читает текст в интонациях, приближенных к бытовому разговору. Меньшов задумчиво подает за Василия его реплики, а потом решительно останавливается:

– Нет, это вяловато. Я хотел бы, чтобы все сцены на юге шли как ее сплошной монолог. Она говорит-говорит-говорит не переставая, и только фон за спиной меняется. Тут нужен напор.

Напор так напор. Гурченко молчит секунду, а потом вдруг поет омерзительным голосом: «Вот и все, что бы-ло… вот и все, что бы-ло-а-а» – заводится. Песенка не из фильма, разумеется, но пришла на ум неслучайно: Раиса это не просто говорит-говорит-говорит, она, может, свою последнюю надежду уговаривает: «Ты очень красивый человек, Василий. Ты не можешь быть одиноким, ты мне лапшу на уши не вешай. Поцелуй меня».

Теперь – перебор, перелет. Пристрелка продолжается. Ближе, ближе к цели. Меньшов продолжает разминать роль:

– Нет, такой она тоже быть не может. Все-таки это должна быть «вторая степень» женской опьяненности, но не первая. Она же никогда не забывает, что работает в кадрах, что есть моральный облик. Мораль для нее закон – тут она железный человек.

Здесь, кажется, и заложена та «хитрость». Дама-кадровичка. С одной стороны, моральный облик, с другой – на отдыхе люди позволяют себе расслабиться. Тем более если жизнь входит в крутой вираж последних надежд.

Гурченко:

– Моя одежда должна противоречить поведению. Повадки педагога-общественника, а платья зазывные, умоляющие, с грудью, которая дышит…

– А меня как раз это смущает – рюшечки, оборочки. Тоньше нужно.

– А мы сдержим это, смягчим. В этом и будет высший пилотаж.

– Нет, нужны какие-то детали, чтобы было видно, что она начальник отдела кадров. Что-то она должна делать такое… трудовую книжку листать?

– А может, газеты почитать? Шли по берегу моря, видят – стенд, дай-ка газетку почитаю. Подошла, прочла передовую: ага, ясно, линия партии – прежняя. И пошла дальше.

– А может быть, Василию какие-нибудь такие вопросы задаст?

– «Как у вас с планом в этом году?» – тут же импровизирует Гурченко. Очень светский тон, такая легкая южная беседа.

– Вот этот мотив нужно обязательно добавить в текст. Чтобы говорили не только об экстрасенсах. Поговорить о плане – потом об экстрасенсах. О плане – и о гуманоидах.

В пьесе текст роли построен на этих умных разговорах. Раиса – женщина современная, увлекается исключительно новейшими научными слухами.

– «Коллектив у вас здоровый, – продолжает импровизировать Гурченко. Тон у Раисы теперь покровительственный, властный, и уже видно, что Василию тут несдобровать. – Коллектив здоровый, и текучки нет…»

– Правильно. Обе линии нужно все время тянуть. Надо, чтобы зрителю все время было ясно, кто она, чтобы вся повадка о ней рассказывала. Пусть спросит Василия: жена, дети есть?

– Вот-вот. У нее профессиональный интерес: год рождения, пол… Дети, жена есть – угу, это хорошо. Все устроены – это хорошо!

– Такой разговорчик – да где-нибудь в поэтическом уголке: море, звезды, инопланетяне. Это будет смешно.

– «Ну, она летала на тарелке, это потрясающе!» – подтверждает уже не Гурченко, а сама Раиса, экзальтированная особа.

Режиссер все больше утверждается в идее:

– Верно! Этот мотив мы вводим. Надо все время с производства начинать. Пусть читает в газете передовицу. Это может быть лихо: идет в вечернем уборе, видит стенд: «Одну минуточку, я тут передовицу посмотрю». Она просто стойку делает, завидев передовицу.

– Ну любит газеты, понимаете. Увидела на пляже газетку, нагнулась, подняла: а, это старая! – и выбросила.

– Да, каждый разговор должен начинаться с производства. Заодно выяснит и семейное положение: «Если будут какие проблемы – заходите».

Потом, когда нашкодивший Василий вернется к себе в деревню, ему достанется от жены. Предстоит и встреча жены с самой разлучницей – суровая сцена, кончается побоями. А начинается тоже очень по-светски. Раиса преисполнена снисходительности потомственной горожанки к «людям от сохи».

– Она в этой сцене такой, понимаете, Макаренко! – прикидывает Гурченко. – Я, мол, большой прогресс васюкинцам несу, а они разве понять способны? Газетку в доме увидела скомканную – нехорошо так обращаться с газетами. Прочла на ходу. Она аккуратна до стерильности.

– Ну да, ведь давно одна живет, – подтверждает режиссер, – привыкла к порядку. А потом, по ходу разговора, чем дальше в лес, тем больше дров. «Макаренко» кончилась – и началась дама с одесского базара…