Андре Кастело - Жозефина. Книга первая. Виконтесса, гражданка, генеральша

Коляска одолевает препятствие. Толчок так силен, что экипаж совершенно выходит из строя.

Рыдания г-жи Бонапарт не смолкают до самого Бютара. «И когда, вылезая, Жозефина предстала мужу с заплаканным лицом, он не просто выказал неудовольствие, а пришел в настоящий гнев. Он довольно грубо вытащил ее из экипажа, отвел неподалеку в лес, и мы услышали, как он бранится так же отчаянно, как утром хотел совершить веселую прогулку. Заставляя жену перебираться через ручей, он был неправ, но в остальном правота была на его стороне. Жозефина, видимо, упрекнула его еще в чем-то, кроме переправы через ручей, потому что я слышала, как Наполеон ей ответил:

— Ты дура, и если будешь повторять такие слова, я сочту, что ты злая дура: ты же ведь не думаешь того, что говоришь. И потом ты знаешь: я до смерти ненавижу твою бессмысленную ревность, Ты кончишь тем, что мне всерьез захочется тебе изменить. Перестань, поцелуй меня и замолчи: я уже говорил: слезы безобразят тебя».

Как видно, она хваталась за любой предлог, чтобы сетовать на «измены» мужа.

Однако Жозефина была бы права, позавидовав чувствам, которые Бонапарт, возможно бессознательно, питал к маленькой Лоре. Жозефина находилась на водах в Пломбьере, когда однажды в Мальмезоне будущую герцогиню д'Абрантес сорвал с постели громкий стук в двери. Но опять предоставим слово ей самой:

«В то же мгновение я вижу у своей постели первого консула. Я решила, что еще сплю, и протерла глаза. Он расхохотался.

— Это я, я, — сказал он. — Почему такой удивленный вид?

Хватило минуты, чтобы я окончательно проснулась. Вместо ответа я с улыбкой протянула руку к окну, которое была вынуждена оставить открытым из-за сильной жары. Небо, как всегда сразу после восхода, оставалось еще ярко-голубым. По темной зелени деревьев было видно, что солнце только-только встало. Я взяла часы — не было еще пяти утра.

— В самом деле, неужели так рано? — удивился Бонапарт, когда я показала ему, который час. — Тем лучше, поболтаем.

Взяв стул, он придвинул его к изножью моей кровати, сел, скрестил ноги, словом, устроился так же, как пятью годами раньше в глубоком кресле моей матери, в особняке Транкилите».

После получаса болтовни Бонапарт через одеяло ущипнул Лору за ногу и ушел, совершенно довольный и «что-то фальшиво напевая».

Однако на другой день, когда Бонапарт опять пришел будить ту, кто, без сомнения, его взволновала, он обнаружил, что дверь заперта на ключ. Более того: возобновив свою попытку на третий день, он нашел в постели Лоры Жюно ее мужа.

Больше Лора никогда не согласится провести ночь в Мальмезоне, даже если Жозефина находится в замке. Как-то вечером, — это было год спустя, — г-жу Жюно пригласили к обеду. «Когда пришла пора уезжать, — рассказывает она, — разразилась такая гроза, что деревья в парке ломались под напором ветра. Г-жа Бонапарт сказала, что не хочет меня отпускать в такую непогоду и что мне приготовят мою комнату. Я поблагодарила и ответила, что меня ждут дома и безотлагательно.

— Я не отпущу вас в такую бурю, госпожа Жюно, — сказала мне г-жа Бонапарт, направляясь к двери, чтобы распорядиться.

Я задержала ее, сославшись на то, что у меня с собой ни белья, ни горничной.

— Вам дадут мой ночной чепец, мою сорочку, у вас будет все необходимое. Полно, оставайтесь. Решено, не так ли? Да и как вы поедете по лесу одна в такой час? Вы рискуете. Известно ли вам, что в лесах Буживаля неспокойно?

— Я ничего не боюсь, сударыня, со мной четверо мужчин, а потом, уверяю вас, в лесах Селли и Буживаля не водится диких зверей. Итак, позвольте мне ехать и проститься с вами.

Первый консул сидел у камина, переворачивая щипцами какую-то злополучную головню и не вмешиваясь в разговор. Тем не менее я со своего места хорошо видела, как он улыбается, хотя и совершенно беззлобно. Мне стало ясно, что мои слова пробудили в нем новое воспоминание. Наконец, когда г-жа Бонапарт принялась еще пуще настаивать, чтобы я не уезжала, он, не выпуская из рук щипцов и по-прежнему уставившись в камин, бросил ей со своего места:

— Не докучай ей больше, Жозефина, я ее знаю: она не останется».

Первый консул, безусловно, питал слабость к Лоре, но на этот раз Жозефина ничего не заметила.

В июне 1801, желая продемонстрировать парижанам, что король «невелика птица», Бонапарт пригласил в столицу инфанта Людовика Пармского и его жену Марию Луизу, равно принадлежавших к дому Бурбонов, потомков Людовика XIV. Люневильский мирный договор посадил их на трон Тосканы, милостью первого консула превращенной в королевство Этрурию.