Фаина Оржеховская - Пять портретов

Но молодость беспечна. Смеясь, девушки вспоминают изречение мракобеса: «К чему равноправие полов? В мужчине все сильнее и значительнее, даже пороки».

– Мы это выразили так:

«Вам равноправие, о женщины, не впрок: В мужчине все сильней и даже сам порок».

– А знаете, что ответил на это наш Князев?

– Тс-с-с! Это пока аноним.

– Ничего, здесь все свои. Вот его экспромт:

«В мужчине всё сильней, чем в женщине, не скрою. И коль мужчина глуп, то он глупее втрое». Общий смех.

– Ну, это уж слишком!

Автора экспромта здесь нет; у него неприятности в академии.

Наговорившись, курсистки переходят к менее важным делам: скоро ли начнутся студенческие маскарады (это не мелко, потому что касается всех).

Костюмированные балы – Катина затея. Они устраиваются в химической аудитории, рядом с квартирой Бородиных. Это удобно – в самой квартире как бы филиал маскарада: там можно переодеться и поужинать.

На этих балах всегда весело. Бородин придумывает разнообразные костюмы и развлечения.

Но теперь он рассеянно кивает, и всем становится ясно, что пора уходить, тем более что занятия скоро начнутся. Но какая чудесная зарядка! Посетители удаляются один за другим через гостиную, а кот Васька, главный среди других домашних котов, важный, похожий на генерала в отставке, без эполет,– наблюдение Бородина – провожает их скучающим взглядом.

Экзамены по химии прошли хорошо: только один студент, недурно подготовленный, но конфузливый и нервный, не сумел самостоятельно выпутаться из затруднительного положения и получил обидный для него удовлетворительный балл вместо отличного. Пришлось успокаивать его и объяснять, что комиссия не виновата. В следующий раз все уладится, если он возьмет себя в руки.

Лекции и практические занятия тоже прошли хорошо, и Бородин лишний раз убедился в деловитости женщин, посвятивших себя науке.

Если бы не мысль о комиссии по аптечным тратам, об этой толчее в ступе, которая предстояла в конце дня, он был бы вполне доволен. Правда, еще предстоял весьма неприятный разговор с одним влиятельным лицом по поводу студента, исключенного за невзнос платы. Этот студент был тот самый Владимир Князев, который написал экспромт, прочитанный утром курсистками… Надев мундир со всеми регалиями, Бородин поехал объясняться.

Влиятельное лицо слушало, не меняя брезгливого выражения. Оно не понимало этой симпатии либеральных профессоров к бедным студентам, которые все равно не кончат курса.

– Этот Князев, кажется, из крестьян? – спросил Влиятельный, чуть смягчившись от собственного каламбура.

– Нет, ваше превосходительство: из дворянского рода, но сильно обедневшего.

– Так-с…– Влиятельный нахмурился.– Допустим, что вы, Александр Порфирьевич, или кто другой внесет за него плату, но ведь сей юноша, как человек беспросветно бедный и, стало быть, недовольный существующими порядками, непременно начнет бунтовать и, рано или поздно, будет исключен за более тяжкие проступки.

– О нет, ваше превосходительство, наука настолько поглотит его досуг, что не останется времени для других… мыслей…Тем более, что мы просим только об отсрочке.

– В последний раз,– решает его превосходительство. Теперь остается подумать об уроках для Князева. Достать их в Петербурге не менее трудно, чем уговорить Влиятельного отменить исключение студента. Преподавателей становится уже больше, чем учеников, и плата за уроки ничтожная. Но одна трудность уже позади. Все обойдется!

Куда деваются дни? Только что было воскресенье, и вот уже четверг. Неделя пошла под уклон, наступает вечер недели. Но и то хорошо, что близко воскресенье,– день музыки. Он так и сказал Листу, когда был у него в Веймаре два года назад: «Я воскресный композитор: сочиняю только по воскресеньям. Да еще когда бываю болен».– «А часто это случается?» – «Довольно редко».– «Я так и знал: достаточно взглянуть на вас! – Лист был весел.– Ну что ж: воскресенье – это все-таки праздник!»

…А вот Стасов ненавидит слово «праздник» – оно напоминает ему праздность. Он не представляет себе жизнь без труда.

Лист смотрел во все глаза. Он знал Стасова как деятельного человека, но чтобы такая крайность!… «Как же он представляет себе отдых?» – «Как перемену формы труда».– «Ну, а просто лежать в траве и смотреть в небо – это он допускает?» – «Да, но лишь обдумывая очередную статью». Оба засмеялись, и Лист переменил разговор. «Нет, праздник – это для вас хорошо: вы все-таки торжествуете, побеждаете».