Памела Трэверс - Московская экскурсия

Вчера в магазине Торгсина я повстречала одну женщину. Она выглядела серой и измученной, но в глазах ее сиял столь знакомый мне странный фанатичный блеск. Я была в Америке, рассказала она, и вернулась в Россию после Революции. Вера этой женщины в советский режим безгранична. «Мы способны вытерпеть настоящее, — заявила она с гордостью, — ради будущего». Она подробно и доброжелательно отвечала на мои испытующие вопросы. Почему она верит в то, что хорошие времена на самом деле наступят? Какие свидетельства говорят в пользу этого? Ну, таких признаков пока немного, это правда. Надо подождать. И тогда им воздастся. Невозможно, чтобы Советское государство потерпело неудачу. Они должны ждать. Да, они часто голодают и вдобавок мерзнут, но к чему жаловаться: зато у них есть работа! А много ли стран в мире могут этим гордиться?

Женщина уверенно повторяла лозунг за лозунгом. Я уже научилась их узнавать. Самый главный — «У нас есть работа». Работа! Мы на Западе считаем, что тепло и пища — воздаяние за труд, а здесь труд заменяет и то, и другое. Я начинаю понимать почему. В России иметь работу, рабочее место — это признак социальной значимости. Служить Государству — высочайшая моральная доблесть, Государство прекрасно сознает это и использует с максимальной для себя выгодой. Наверное, ранние христиане чувствовали во времена гонений то же самое. Убеждение в истинности своей веры насыщало их желудки, а согревало пламя, горевшее в их сердцах. Разница и в самом деле невелика. Новая Россия исповедует ту же доктрину лишений. Тем временем мир изнывает от изобилия. Зачем нам отказываться от еды? Страна, которая первой села за пиршественный стол, будет руководить миром.

Сегодня гид рассказала мне, как одна туристка в конце поездки захотела подарить ей пару теплых чулок. «Представляете! Какое оскорбление!» При этом девушка была так скудно и не по погоде одета! Но эти люди готовы терпеть всё.

Уж не гордыня ли это? Какая разница! Мне эта девушка понравилась. Пусть она и путается в исторических фактах — зато как она нас ненавидит! И поделом.

3. сообщил мне, что рождаемость в стране повысилась настолько, что через пятьдесят лет их станет 800 миллионов. 800 миллирнов рабочих. О, лилии полевые! [10] Матфей, 6:28.

Сегодня — Петропавловская крепость. По сравнению с Домом культуры здесь кажется куда как удобнее. Просторные комнаты, окна и толстые стены, которые наверняка отдавались гулким эхом, когда политические заключенные выстукивали друг другу свои биографии. Восковые фигуры заключенных и охранников — не хуже, чем у мадам Тюссо, так что не надо напрягать воображение, чтобы представить себе, как все тут было на самом деле.

В маленькой церкви во дворе [11] Возможно, после посещения Исаакиевского собора Петропавловский показался Трэверс «маленьким» ( прим. переводчика ). находятся гробницы царей — все одинаковые, похожие на огромные пресс-папье. Вопросы и ответы гида на этот раз были еще более обстоятельными.

Вопрос: Что такое надгробие?

Мы, как положено, озадаченно переглядываемся. Что же это было такое?

Гид нам объяснила.

(Конечно, я сужу предвзято: как-никак уже конец сезона, и экскурсоводы, поди, совершенно выбились из сил, все лето растолковывая туристам одно и то же.)

Подробно изложив нам обстоятельства смерти царя Николая, последнего из своего рода, девушка строго добавляет: «Если фам скажут, что они фее еще шифы, мы гофорить фам: их сошгли». Finis.

Я поняла, почему Р. предлагал мне взять с собой пробки для ванной: несколько штук покрупнее. Его совет показался мне тогда странным, но я все же припасла парочку. И рада, что послушалась: без них не смогла бы принимать ванну. В России явные трудности с производством этих пробок. Может быть, они закупали ванны за рубежом, а западные поставщики отнеслись к заказу невнимательно и забыли про пробки. Или же русские сами не очень любят воду, вот и решили, что и на Западе люди просто сидят под краном, позволяя горячей или холодной воде литься тонкой струйкой и тут же стекать в слив.

Чтобы как следует познакомиться с моей ванной, вам придется сначала пройти через спальню. Видимо, так устроено специально, чтобы угодить капризам любого постояльца. Кровать стоит в нише, отгороженная занавеской, а остальная часть комнаты — что-то вроде кабинета. Большой письменный стол якобы под орех, наподобие тех, что бывают у финансовых воротил в американских фильмах, вращающееся кресло, в котором я от нечего делать могла бы крутиться, наводя страх на робких просителей, два обычных стула (наверняка для этих самых просителей) и маленькое деревянное бюро для счетов и писем. В противоположном углу, который явно призван служить приемной в моей конторе, стоит одно-единственное; невероятно прочное кресло. Очевидно, предполагается, что, раз кресло всего одно, мои посетители не должны садиться, или, возможно, стоять предназначено мне.