Вадим Арбенин - Предсмертные слова

«Моя карта бита», — признался перед расстрелом генерал-лейтенант, барон РОМАН ФЁДОРОВИЧ УНГЕРН фон ШТЕРНБЕРГ.Его вывели из одиночной камеры во двор Новониколаевской тюрьмы. Он был в жёлтом шёлковом китайском халате, подпоясанном лиловым кушаком, с генеральскими погонами с буквами «А.С.» на них и серебряным Георгиевским крестом на груди. Повелитель Монголии, начальник Азиатской конной дивизии, автор бредовой идеи создания новой кочевой Срединной империи от Китая до Каспийского моря, «Белое страшилище Сибири» для забайкальских казаков и «Живой Будда» для монголов и бурят, он отказался на суде от последнего слова («Ничего больше не могу сказать»), не захотел свидеться со священником и попросил лишь об одном: «Позвольте мне, офицеру, умереть от пули, а не в верёвочной петле». Вешают-де только собак!.. И революционный суд Дальневосточной Республики внял просьбе палача и поставил его к стенке. По той простой причине, кстати, что под рукой не оказалось хорошей верёвки.

И герцог ФРАНЧЕСКО КАРАЧЧОЛО,адмирал королевства Обеих Сицилий, обвинённый в мятеже против своего властителя, короля Фердинанда, и приговорённый к смертной казни, попросил для себя расстрела. Адмиральский ранг давал ему, командору его величества, право на смерть, достойную солдата. Адмирал же Нельсон, старый, между прочим, знакомый герцога, настоял, чтобы того вздёрнули на фок-рее, как пирата, «тело оставили повешенным до заката солнца на показ публике, после чего верёвку бы перерезали и труп сбросили в море рыбам на съедение». Караччоло поднялся на ют своего бывшего адмиральского фрегата «Минерва» в бухте Неаполя и, заметив, что Нельсон наблюдает за казнью в подзорную трубу с палубы соседнего фрегата «Громовержец», крикнул морякам, выстроившимся шпалерами на палубе вокруг него: «Расступитесь-ка немного, друзья мои. Вы мешаете милорду Нельсону смотреть на меня». И смело сунул голову в просмоленную верёвочную петлю. Двенадцать матросов, дружно взявшись за канат, подтянули тело мятежного адмирала на рею фок-мачты, на высоту десяти футов.

И для ГЕОРГИЯ АПОЛЛОНОВИЧА ГАПОНА, знаменитого демагога, нашлась верёвка — обыкновенная верёвка для сушки белья. Бывший священник полтавской кладбищенской церкви, петербургского сиротского приюта и пересыльной тюрьмы, кандидат богословия и одновременно платный агент охранного отделения департамента полиции, идейный вдохновитель шествия рабочих к Зимнему дворцу для вручения петиции царю-батюшке, он был приговорён этими рабочими к смертной казни. Отец Георгий, эта «тёмная лошадка в поповской рясе», не только подвёл под царские пули мирную манифестацию рабочих 9 января 1905 года, но и выдал полиции боевую организацию эсэров и её руководителей. А заодно прикарманил деньги членов своего «Собрания русских фабрично-заводских рабочих», почти 25 тысяч рублей, большие деньги, надо сказать, по тем временам. «Безгрешными бывают только последние дураки», — объяснялся отец Георгий со своим помощником Петром Рутенбергом. И тот обманным путём завлёк «героя 9 января» на пустующую дачу вдовы полицейского чиновника Зверницкого на станции Озерки, под Петербургом, чтобы вершить там над ним суд, вернее, самосуд. «Ты знаешь, что предателю Тихомирову царь подарил серебряную чернильницу с надписью „За полезную службу“?» — спросил Гапона Рутенберг. «Ну и что?» — беспечно ответил тот. «Да и ты, пожалуй, серебряную чернильницу получишь». Гапона передёрнуло: «Что ж! Можно будет в ломбард заложить…» И в это время в комнату ворвались рабочие, участники январских событий в «Кровавое воскресенье». С криком «Иуда! Предатель!» они набросились на Гапона и по какому-то безмолвному уговору накинули ему на шею петлю. Гапон, уже задыхаясь, хрипел: «Братцы… миленькие… Постойте!.. Дайте последнее слово…» И ему всё же дали сказать предсмертное слово: «Братцы, братцы!.. Пощадите… родные мои… Простите меня… во имя прошлого», — взмолился «заурядный поп-расстрига с непомерной амбицией пророка Отечества». — «Не надо! Всё, что вы слышали, неправда! Я сделал всё это ради бывшей у меня идеи…» Ему набросили на шею верёвочную петлю-удавку и вздёрнули на крюке вешалки в прихожей. Через несколько минут Гапон умер. Было 7 часов вечера вторника, 28 марта 1906 года. Труп сняли, положили на пол и накрыли его шубой — он пролежал на даче больше месяца, до наступления тёплых дней. Обрезанные волосы расстриженного священника разобрали потом меж собой рабочие и хранили их как реликвию.