Вадим Арбенин - Предсмертные слова

Американский поэт УОЛТ УИТМЕНзаметил как-то: «Последние слова, конечно же, не лучшие образчики сказанного нами в жизни— нет в них былого блеска, лёгкости, страсти; жизни, наконец… Но они безмерно ценны, поскольку как бы подводят итог всей нашей болтовне во всей нашей предыдущей жизни».

КАРЛ МАРКС— его представлять не надо — придерживался иного мнения. В романе Майкла Хастингса «Тусси — это я» приводится диалог — то ли истинный, то ли вымышленный — умирающего Маркса и его экономки Елены Демут:

«— Скажи мне твои последние слова, Карл. Я запишу их.

— Куда тебе, Елена! Ты имя-то своё едва можешь нацарапать.

— Произнеси последние слова, обращенные к человечеству, Мавр.

— У меня их нет…

— Мавр, твоё последнее издыхание я внесу во все толстенные учёные книги как „Слово великого мужа, сказанное им на смертном одре“. Давай же, Карл, придумай что-нибудь!

— Отстань, уходи… Последние слова приличествуют лишь глупцам, которым нечего было сказать при жизни…»

Однако ж от последних слов не отвертеться никому. Рано или поздно наступает черёд сказать их каждому из нас — умному и глупому, правому и виноватому, сытому и голодному, благородному и простолюдину, аристократу и плебею, таланту и бездари, златоусту и косноязычному невежде. Какие же мысли тревожат их на полпути между землёй и вечностью? Покидая мир, подводят ли они черту и оценивают ли прожитую жизнь?

Вон даже неграмотный мексиканский пеон ПАНЧО ВИЛЬЯ,ставший революционером, борцом за свободу Мексики, а заодно и грабителем с большой дороги, сказал своим убийцам: «Но нельзя же допустить, чтобы всё это кончилось просто так… Скажите им, что я всё-таки сказал что-то напоследок…» Ещё одна пуля, тринадцатая по счету, оборвала его последнее слово.

Последние слова одних хорошо известны. Такие, например:

«Tu quoque, Brute!» — «И ты, Брут!» — с укором воскликнул римский император ГАЙ ЮЛИЙ ЦЕЗАРЬ,смертельно раненный в римском Сенате заговорщиками и увидевший среди них своего друга, любимца и наперсника Марка Брута. Закутавшись с головой в тогу, самоуверенный диктатор сделал несколько шагов и упал у подножия статуи Помпея, а заговорщики наносили ему удар за ударом мечами и копьями — всего 23 удара за то, что он упразднил Республику.

«Не смей трогать кругов моих, мужлан!» — не поднимая головы от своих чертежей, раздражённо кричал греческий геометр АРХИМЕДримскому солдату, который пришёл в Сиракузы убить его.

«Ave Caesar imperator, morituri te salutant!» — «Здравствуй, Цезарь император! — горланили ГЛАДИАТОРЫ,вступая на арену Колизея в древнем Риме. — Идущие на смерть приветствуют тебя!»

«Радуйтесь, мы победили!» — успел только прокричать ФИДИППИД,скороход из Марафона, и упал замертво. Он пробежал без остановки 36 километров до Афин, чтобы сообщить согражданам о победе греков над персами на Марафонской долине. Об этом рассказал греческий писатель Лукиан. Правда, по словам историка Плутарха, гонцом был ЕВКЛ, который, «рухнув у ворот дома архонта, прокричал: „Радуйтесь, и мы радуемся!“ и умер на месте». Так или иначе, это случилось в 490 году до н. э., а в 1896 году марафонский бег (42 км 195 м) был включён в программу Афинской олимпиады, I-ой Олимпиады Нового времени.

«Какого великого артиста теряет в моём лице мир!» — театрально, чтобы его услышал весь мир, закричал римский император НЕРОН,мнивший себя великим актёром и поэтом. Узнавший о решении Сената подвергнуть его публичной порке («Тебя разденут догола, голову зажмут колодкой и будут сечь, пока ты не умрёшь»), тиран бежал из Рима. На императора шла охота. Он укрылся в загородном доме своего преданного вольноотпущенника Фаона, но по его следу уже шли солдаты. «Я сожалею, что стал императором. Дальше жить нельзя, будь разумен, дальше жить нельзя», — бормотал «рыжебородый малыш», как велел называть себя Нерон, и уже приказал: «Снимите с меня мерку и тут же, возле дома, на моих глазах выройте по ней могилу». А потом схватил Фаона за грудь и взмолился: «Помогите мне, помогите! Я не могу умирать один. Подайте мне пример. Вот кинжал. Или лучше — убейте меня!» Однако тот наотрез отказался. «Увы! — воскликнул оперный император. — До чего дожил! Вокруг уже не осталось никого, даже врагов, которые бы согласились убить меня!» На улице послышался стук копыт. Нерон продекламировал: «Коней, стремительно скачущих, топот мне слух поражает». Солдаты уже ломились в дверь, и тогда один из писцов по имени Эпафродит уступил настояниям опального императора и ударил его мечом в горло. Ворвавшийся в комнату центурион склонился над ним и приказал солдатам зажать рану, но Нерон, с такой ненавистью и злобой посмотрел на них, что они отшатнулись, но услышали: «Поздно!» И потом: «И вот она, верность!» И ещё через минуту, вслипывая, Нерон пробормотал свои знаменитые слова: «Какая потеря для Национального театра!» И испустил дух.