Вадим Арбенин - Предсмертные слова

Первый российский нобелевский лауреат по литературе («Господин из Сан-Франциско», 1933) ИВАН АЛЕКСЕЕВИЧ БУНИНне доел телячьей печёнки с картофельным пюре, отказался от следующей смены блюд и даже от груши на десерт. А ведь слыл гурманом и знал толк в хорошем столе! Потом попросил жену почитать ему письма Чехова, но остановил её: «Ну, довольно, устал». Где-то в полночь прославленный романист отправился на покой в крошечной съёмной квартирке на улице Жака Оффенбаха в Париже, которую он почему-то называл «Яшкиным переулком». И вдруг среди ночи приподнялся на узком своём ложе: «Задыхаюсь… Нет пульса… Мне очень нехорошо… Дай я спущу ноги». Сел на кровати, и через минуту его голова склонилась на руку. Глаза Ивана Бунина, бессмертного (члена Французской академии), закрылись в два часа ночи с 7 на 8 ноября 1953 года.

«Почему ты оставил меня голодным, каналья?» — спросил тюремного повара восьмидесятилетний епископ Рочестерский и кардинал Римской церкви ДЖОН ФИШЕР, когда тот не принёс ему в камеру смертников обед. «В Лондоне говорили, что вы будете казнены, и потому я полагал излишним стряпать для вас», — оправдывался повар. «И, однако, несмотря на слухи, я жив, — возразил ему Фишер. — Поэтому, что бы ни говорили обо мне в городе, ты готовь мне обед каждый день, но, если, придя сюда, ты не найдёшь меня, съешь его сам». На следующий день повар так и поступил, ибо в полночь Фишера разбудил посланник с роковой вестью. «В каком часу я должен умереть?» — спросил епископ. «В девять утра». — «Тогда я сосну ещё часок-другой, я очень мало спал». В семь он поднялся и оделся в лучшие свои одежды. «С чего это вы так вырядились?» — удивился его слуга. «Разве ты не видишь, что я иду под венец?» — с улыбкой спросил его в свою очередь Фишер. И, прижав к груди Евангелие, вышел из Тауэра и пошёл к Башенной горе, повторяя: «Се жизнь вечная…» И с этими словами поднялся на эшафот. Венец его был терновым.

Утром 13 мая 1956 года АЛЕКСАНДР АЛЕКСАНДРОВИЧ ФАДЕЕВ, прославленный автор романов «Разгром» и «Молодая гвардия», зашёл на кухню у себя на даче в писательском посёлке Переделкино и сказал домработнице Ландышевой: «Завтракать я не буду». Потом встретился со сторожем дачи, пригласил его в столовую, где угостил водкой (сторож выпил 100 граммов, Фадеев же выпил только стакан простокваши) и поговорил с ним о весенних работах на дачном участке: «Нужно бы завезти удобрение. Я попрошу у правления машину». Где-то в полдень он опять заглянул на кухню: «Позовите меня к обеду, а покуда я подремлю», поднялся к себе, разделся, лёг на широкую кровать, взвёл курок старого воронёного револьвера «наган», сохранившегося у него ещё со времён Гражданской войны, и выстрелил себе в сердце. В три часа дня к нему заглянул одиннадцатилетний сын Михаил и нашёл отца мёртвым. Рядом лежала записка: «Ну вот, всё и кончено. Прощай. Саша». И письмо «В ЦК КПСС», в котором Фадеев назвал Хрущёва одним из «самодовольных нуворишей от великого ленинского учения»: «Не вижу возможности дальше жить… от них можно ждать ещё худшего, чем от сатрапа Сталина. Тот был хоть образован, а эти — невежды…» Мстительный Хрущёв не остался в долгу: «…Фадеев в течение многих лет страдал тяжёлым прогрессирующим недугом — алкоголизмом и покончил с собой из-за депрессии, вызванной очередным запоем». Это был, пожалуй, первый случай в отечественной истории, когда официальной причиной смерти достойного человека было объявлено пьянство. А один казённый рифмоплёт даже поглумился над памятью писателя, откликнувшись на его смерть эпиграммой:

Нобелевский лауреат АЛЕКСАНДЕР ФЛЕМИНГ,английский микробиолог, открывший пенициллин, наоборот, предвкушал застолье — ему предстоял ужин у Дугласа Фэрбенкса-младшего, да ещё в обществе вдовствующей Элеоноры Рузвельт. «Причеши меня», — попросил учёный жену Амалию. И когда она расчесала ему кудри, Флеминг посмотрелся в зеркало и сказал ей: «Ну, теперь у меня вполне приличный вид». И внезапно упал на пол лицом вниз.

«Расчешите мне волосы, — это были первые слова, что произнесла королева Англии и Шотландии АННА СТЮАРТ, поднимаясь из постели в 7 часов утра после мучительно проведённой ночи. — Я чувствую себя просто прекрасно…» А это были уж её последние слова. Неожиданно страшные конвульсии сотрясли её слабое тело, и она упала без чувств, недвижная, с отнявшимся языком. Когда граф Оксфорд велел возносить утренние молитвы в дворцовой церкви за здоровье нового короля Англии Георга, ему возразили: «Королева ещё может быть жива». — «Она мертва, — ответил Оксфорд. — Мертва, как Юлий Цезарь».