Владимир Демьянов - Геометрия и Марсельеза

Недружный хор неумелых певцов начал вполголоса выводить запрещенную мелодию Руже де Лиля. С каждым словом, с каждым звуком песни голоса мало-помалу крепчали, а глаза поющих все острее и пристальнее вглядывались в дорогбе всем лицо.

Какие аналогии всплывали в мозгу великого геометра, какие мысли возникали — никто знать не мог. А в нем, видимо, жили не линии, поверхности и объемы, а музыка плыла и двигались люди — живые люди, которых он много раз видел и так хорошо знал…

Вот автор Марсельезы Руже де Лиль с гневом бросает эполеты в лицо Лазара Карно, называя его убийцей короля… А вот и сам Карно бросает резкие слова Робеспьеру, обвиняя его в стремлении к личной диктатуре.

И неподкупный Робеспьер плачет…

И уже нет ни Карно, ни Робеспьера. На эшафот поднимается красавица Манон Ролан, королева Жиронды. «Свобода! — говорит она с гневным пафосом, — Сколько преступлений совершено во имя твое!» И умирает полная презрения к «черни», из которой она сама некогда вышла.

— Краснейте, если можете! — кричит, обращаясь к ученым, Максимилиан Робеспьер…

Летит в корзину окровавленная голова Камилла Демулена, сжимающего в руке прядь волос своей несравненной Люсили. Затем и Люсиль, обаятельная Люсиль, платит головой за попытку спасти своего возлюбленного с помощью подкупа.

Громоподобный смех конопатого Дантона перекрывает все возгласы и всхлипы:

— Бежать? — недоуменно спрашивает он, — А зачем и куда бежать?.. — Ведь отчизну не унесешь на подошвах своих башмаков! Мы славно пожили. Теперь пора спать. Палач! Ты покажи мою голову народу, она стоит этого, — говорит он и спокойно кладет голову под нож гильотины.

И вдруг поплыли круги… Круги Аполлония. Трудная задача: к трем кругам надо подобрать четвертый, касающийся всех троих. Да нет же, это не круги, а трупы мамлюков плывут по Нилу.

— Не ломайте зря голову, дорогой Монж, — говорит Бонапарт, облаченный в халат и чалму, — Я ведь тоже немного математик. Сейчас мы легко подберем тот круг, который нужен.

И выводит на берег Нила тысячи пленных египтян. Он приказывает связать им руки и расстрелять.

Круги… Опять круги… Но вода не рыжего, а серо-голубого цвета. Сотни и сотни французов тонут в Березине. На берегу стоит император и, скрестив руки на груди, саркастически смеется.

— Ничего, Монж! Француженки — народ веселый. Они нам еще нарожают солдат… А может быть, эти лягушки еще выплывут? — вдруг спрашивает он, обращаясь неизвестно к кому.

— Нет, не выплывут! — заявляет категорически своим ледяным голосом Лаплас, опираясь на кафедру, — Такова судьба игрока, не пользующегося теорией вероятностей. Я подсчитал: их шансы близки к нулю…

— Я тоже подсчитал, — хитро улыбается воскресший Лавуазье, пересыпая золотые монеты из ладони в ладонь.

Вдруг все видения перекрывает колоссальная фигура Демокрита, завернутая в непонятную хламиду, напоминающую знамя. На одной ее стороне вышиты императорские пчелы, а на другой королевские лилии.

Великий мыслитель древности решительно сбрасывает свою хламиду и говорит, обращаясь к ученым, сидящим ровными рядами в одном из залов Лувра.

— Не стыдитесь истины и запомните то, что я вам говорю. Мир состоит из атомов и пустого пространства. Все прочее есть мнение.

Фигура мыслителя начинает таять и уменьшаться, уходя в бесконечную даль веков, и, наконец, превращается в точку. Остается одна светящаяся точка в огромном черном пространстве — пространстве без координат, без начала и конца…

Тщетно всматривались друзья и родные в лицо Монжа, обычно столь выразительное, что по нему без труда читали мысли. Оно безмолвствовало, тогда как в последней вспышке сознания билась мысль: «Разум! Воинственное из всего, чему стоило поклоняться! Великий человеческий разум, где же ты был, где же ты есть?.. Почему же ты нас покинул…»

Звуки последней «Марсельезы» все плыли и плыли, но уже не могли вызвать того взлета души, который прежде был с нею связан. Стало ясно, что Монж уже не вернется. Гимн революции угас. Лицо ученого было неподвижным и бесстрастным, как лицо египетского сфинкса. Лишь одна слеза, сорвавшись со старческого века, проползла по дряблой щеке и повисла, ярко светясь, на заострившемся подбородке. Наконец, и она исчезла.

Великий ученый и гражданин Франции умер 28 июля 1818 года.

Монж похоронен в Париже, на кладбище Пер-Лашез. Он покоится в той же земле, в которую позже легли «штурмовавшие небо» парижские коммунары. Там же захоронено и сердце другого якобинца — художника Давида. Только сердце, ибо прах «цареубийцы», навек изгнанного из Франции, перенести в Париж Бурбоны не разрешили. «Я только тогда напишу портрет тирана, — сказал Давид в день суда над королем, — когда его голова будет лежать передо мной». Эти слова живописца закрыли ему путь на родину.