Владимир Демьянов - Геометрия и Марсельеза

— Бездействие для меня убийственно, — сказал он Монжу, — Судьба отняла у меня надежду когда-нибудь вновь возвратиться к моей армии. Одни лишь науки могут заполнить пустоту в моей душе… Итак, мне нужен товарищ, который сначала помог бы мне подняться до уровня современного состояния наук. Потом мы поедем с ним по всему Новому Свету от Канады до мыса Горн и изучим те явления земли нашей, которые еще не вошли в науку…

Монж пришел в неописуемый восторг,

— Государь мой! — воскликнул он, — Ваш сотрудник готов: я еду с вами!

Наполеону стоило немалого труда объяснить вдохновенному геометру, что возраст его не позволяет предпринять столь тяжелое и рискованное путешествие.

Вспомнив о своих годах, ученый смирился с невозможностью для него самого участвовать в новой научной экспедиции, которая сулила много интересного. И все-таки ему очень хотелось помочь делу. Монж заверил Наполеона, что непременно найдет достойную кандидатуру среди более молодых ученых, и немедленно приступил к переговорам с Араго.

События между тем разворачивались очень быстро и совсем не так, как хотелось бы Монжу, Английская и прусская армия вошли в столицу. Бывший император французов вынужден был отправиться на остров Святой Елены, столь же далекий от Америки, как и от Европы. Осуществилось по иронии судьбы давнее пожелание Бонапарта, которое он шутя высказал Монжу и Бертолле во время подписания Кампоформийского мирного договора: он стал мировым судьей своего округа, правда, небольшого, Наполеону на скалистом острове ничего не оставалось делать, как судить, рядить, разбирать мелкие ссоры…

Впрочем, как пишет советский исследователь новой истории Франции В. Г. Сироткин, Наполеон, уже неизлечимо больной, в последние годы жизни заметно изменил свой прежний образ жизни, утратив интерес к тому, что происходило во Франции, в Европе. Он завел сад, огород, стал сажать цветы и предался странному для обитателей острова занятию. «Кровь льется в Лонгвуде, — говорилось в одном из донесений, — Бонапарт только что купил стадо коз и забавляется тем, что стреляет их одну за другой. Теперь это его любимое удовольствие.

В Париже после падения империи хозяйничали пруссаки, расположившиеся лагерем в Люксембургском саду, и англичане, которые устроились как дома в Булонском лесу. Монжу было от чего прийти в отчаяние. Его собственный дом занят пруссаками. Победители уже собираются вывозить сокровища Лувра… Те самые сокровища, которые Монж некогда собирал в своих поездках по Италии, мечтая о таком времени, когда все шедевры искусства, все блага культуры и просвещения станут доступными народу… Картины и статуи эпохи высокого возрождения… Сокровища, составляющие экспозицию недавно созданного нового отдела музея — египетского.

Иноземное нашествие было трагедией для Монжа. Нашествие бывших эмигрантов, заклятых врагов ученого было для него трагичным вдвойне. Монж знал: это не просто перемена власти, это — террор. Жестокий белый террор.

Колосс, встряхнувший всю Европу от Мадрида до Москвы и от Венеции до Амстердама, рухнул. Империя, насчитывавшая более восьмидесяти миллионов человек, развалилась. Палата, созданная Наполеоном перед последней схваткой с феодализмом, выбрала временное правительство Франции. Временное, потому что окончательное решение ее судьбы было в руках стран-победительниц.

Самое большое число голосов на этих выборах получил Карно, Ему бы и быть председателем вновь избранного правительства, от которого мог зависеть дальнейший путь Франции. Но так не случилось. Вездесущий Фуше еще раз предал нацию: он предложил правительству самораспуститься в знак протеста против вступления иностранных войск на территорию страны. Этим он расчистил дорогу Бурбонам, рассчитывая на теплое и привычное для него место министра полиции.

— Куда же мне идти теперь, предатель?! — спросил его благородный Карно, раскусивший еще одну подлость.

— Куда тебе угодно, осел! — невозмутимо ответил интриган, который некогда тоже был якобинцем подобно Робеспьеру и Карно, вышедшим, как и он сам, из Арраса.

Однако на этот раз вероломство и предательство Фуше, больше других, пожалуй, способствовавшего возвращению Бурбонов, а с ними и белого террора, не принесли ему успеха: он сам должен был удалиться в изгнание.

Российский император, любивший поговорить о своих республиканских устремлениях, дал Карно русский паспорт, и ученый тайно уехал Та Варшаву, а оттуда — в Магдебург, поближе к своей многострадальной родине. Там он и покоится под мраморной плитой с лаконичной надписью: «Карно». Последние годы своей жизни он отдал литературному труду и сочинениям по фортификации. Мемуар «О крепостях» и был последней его работой.