Илья Дубинский-Мухадзе - Нариманов

У подрастающего мальчонки свои интересы. Показать самостоятельность, не оплошать перед сверстниками. В своем Нагорном квартале Нариман, проворный кареглазый крепыш, заводила. Синяки и шишки не в счет. Лихости ради уведет, хотя оно и страшно, ребятню в заросли на дне глубокого оврага, затеет игру в прятки между острыми скалами за речкой Цавкиси. В воинственной игре «Схвати пояс!», по-тифлисски лахти, ухватится за ремень, пребольно хлещущий по рукам, по ногам, вытащит из круга главного бойца противной стороны. Не даст маху и в кочи — русские бабки на кавказский лад.

В семь-восемь лет сына благочестивых родителей отдают в обучение к молле, в моллахану, религиозную мусульманскую школу при ближайшей мечети.

Моллы разные. И кое в чем сведущие, и дремуче невежественные. Кто добрее, кто нетерпимее. А уроки, атрибуты всюду одинаковы. На возвышении посреди комнаты нечто вроде кафедры. Лежит Коран — священная книга непременных истин мусульманской религии, описание ее обрядов, мифов. Все незыблемое. Земля обетованная покоится на рогах быка, который своими четырьмя ногами упирается в туловище гигантской рыбы… В Коране и молитвы в стихах. Те, что не меньше пяти раз в день обязан свершить правоверный, обратив лицо на восток, к Мекке, где могила пророка и храм черного камня… Коран, только Коран, никаких учебников.

Слева от кафедры с Кораном всегда под рукой гибкие кизиловые прутья, розги. Справа сама фалакка, похожее на колоду с длинными узкими полосами из сыромятной кожи устройство, чрезвычайно способствующее уразумению премудрости. Очередную жертву — никто не знает, кто будет следующий, — сомученики накрепко стягивают ремнями, разувают, вбивают босые ноги в фалакку, с тоской бьют по обнаженным пяткам. Молла не торопит, созерцает. Аллаху-акбар! Велик аллах!

Спозаранку бредут в моллахану семи-восьмилетние мальчишки. Наримана среди них не увидеть. Наджаф-киши и Халима-ханум не отдают своего младшего молле в обучение. Неразумение или намеренный бунт? Толки идут широкими кругами. Молла сам не свой, ярится в Шах-Абасской мечети: «Бедбахт — несчастный, вовремя не отправивший сына в моллахану, заранее приобретает для себя, для своего потомства место в аду… Шесть наказаний уготовано еще при жизни…»

Нечего раздумывать дольше. Надо завтра же с утра идти, смиренно просить… Быть может, станет заниматься с Нариманом знакомый Али-мирзе преподаватель мужской городской гимназии. Родители его, точно известно, азербайджанцы, но сам Фаттах-муэллим [6] Муэллим — учитель. Добавляется к имени при обращении к особо уважаемому человеку. … Никто не замечал, чтобы он украшал голову папахой. Ходит в сюртуке, шляпе, в руках трость. На Головинском проспекте [7] Головинский проспект — аристократический центр старого Тифлиса. Ныне, вместе с Дворцовой улицей, это проспект Руставели. у дворца наместника Кавказа русские в мундирах и фуражках с ним почтительно здороваются, беседуют…

Муэллим согласие дает. От платы за уроки отказывается.

Новость наполняет переулки, узкие дворики на уступах гор, россыпь домишек над двойной излучиной Куры. Что-то будет?

Скорее бы узнал о существовании мальчика Наримана Алексей Осипович Черняевский. Человек с обликом русского интеллигента-просветителя. Открытый высокий лоб, худощавое лицо, добрые усталые глаза, густая черная борода. После окончания курса в Санкт-Петербургском университете недолго работал на Кубани инспектором народных училищ. При первой возможности перевелся на Кавказ, можно сказать, в родные места, вдоль и поперек изъезженные, исхоженные в пору службы на почтовых станциях. Возвратившись, нисколько не заботясь о престиже, карьере, учительствовал в селах Тифлисской губернии, тех, что населены преимущественно азербайджанцами. На официальном языке того времени — татарами, тюрками.

Одним из первых Алексей Осипович ставит свою подпись под петицией наместнику, великому князю Михаилу Романову, об открытии семинарии, «имеющей целью доставить педагогическое образование молодым людям, уроженцам Закавказского края, желающим посвятить себя деятельности в местных народных училищах».

Наместник соглашается. Всего с одной поправкой. «В имеющей открыться семинарии татарского отделения не учреждать, поскольку высший иерарх мусульман Закавказья означенное действие полагает преждевременным». Следуют новые хлопоты, обращение в Петербург — в Государственный совет.