Далее рукою А. П. Керн написано: «Ей-богу, он ничего не хочет и не намерен вам сказать (Насилу упросила). Если бы вы знали, чего мне это стоило! Самой безделки: придвинуть стул, дать перо и бумагу и сказать – пишите. Да спросите, сколько раз повторить это должно было. Repetitio est mater studiorum» (Повторенье – мать ученья).
«Зачем же во всем требуют уроков, а еще более повторений? – продолжает Родзянко. – Жалуюсь тебе, как новому Оберону: отсутствующий, ты имеешь гораздо более влияния на нее, нежели я со всем моим присутствием. Письмо твое меня гораздо более поддерживает, нежели все мое красноречие».
Рукою А. П. Керн: «Je vous proteste qu’il n’est pas dans rnes fers…» (Уверяю вас, что он мною не пленен). «А чья вина? – продолжает Родзянко. – Вот теперь вздумала мириться с Ермолаем Федоровичем: снова пришло давно остывшее желание иметь законных детей, и я пропал. – Тогда можно было извиниться молодостью и неопытностью, а теперь чем? Ради бога, будь посредником». Рукою А. П. Керн написано: «Ей-богу, я этих строк не читала!» «Но заставила их прочесть себе 10 раз. Тем-то Анна Петровна и очаровательнее, что со всем умом и чувствительностью образованной женщины, она изобилует такими детскими хитростями». Письмо заканчивается стихотворным гимном поэтическому дарованию Пушкина.
Поэт так же ответил стихотворением, причем настолько откровенным и фривольным по отношению А. П. Керн, что диву даешься. Это письмо было вручено красавице через месяц, когда она приехала в гости к своей тетке Прасковье Александровне.
Ты обещал о романтизме,
О сем Парнасском афеизме,
Потолковать еще со мной.
Полтавских муз поведать тайны,
А пишешь лишь о ней одной.
Нет, это ясно, милый мой,
Нет, ты влюблен, Пирон Украйны!
Ты прав: что может быть важней
На свете женщины прекрасной?
Улыбка, взор ее очей
Дороже злата и честей,
Дороже славы разногласной;
Поговорим опять о ней.
Хвалю, мой друг, ее охоту,
Поотдохнув, рожать детей,
Подобных матери своей…
И счастлив, кто разделит с ней
Сию приятную заботу:
Не наведет она зевоту.
Дай Бог, чтоб только Гименей
Меж тем продлил свою дремоту!
Но не согласен я с тобой.
Не одобряю я развода:
Во-первых, веры долг святой,
Закон и самая природа…
А, во-вторых, замечу я,
Благопристойные мужья
Для умных жен необходимы:
При них домашние друзья
Иль чуть заметны, иль незримы.
Поверьте, милые мои,
Одно другому помогает,
И солнце брака затмевает
Звезду стыдливую любви!
Пушкин никогда не отличался скромностью по отношению к женщине, а в этом письме он как бы нарочно иронизирует и насмехается над поведением Анны Петровны. Перед его глазами стоял образ молоденькой, видимо, сексуальной молодой генеральши, доступной каждому и пикантной в постели. Но вот наступил момент встречи, который оказался настолько неожиданным для обоих, что простой адюльтер, на который рассчитывал поэт, приобрел какое-то благородное и поэтическое воплощение. Как отметил П. К. Губер, «гений чистой красоты проглянул под довольно банальными чертами легкомысленной барыни».
Керн приехала в Тригорское в средине июня, совершенно неожиданно для Пушкина. Она была в полном расцвете блистательной красоты своей и казалась всем выбившейся на свободу, рвущейся к любви женщиной. Прекрасные глаза ее смотрели с «терзающим» и сладострастным выражением, она кружила голову и Пушкину, и Алексею Вульфу, и помещику Рокотову. Поэт целиком был захвачен любовью к ней. Это была не легкая, игристо-веселая любовь; она налетела, как вихрь – сложная, с самыми противоположными переживаниями.
Как произошла их встреча, лучше пусть расскажет сама Анна Петровна: «Мы сидели за обедом и смеялись… Вдруг вошел Пушкин с большою, толстою палкой в руках. Он после часто к нам являлся во время обеда, но не садился за стол, он обедал у себя гораздо раньше и ел очень мало. Приходил он всегда с большими дворовыми собаками chien-loup. Тетушка, подле которой я сидела, мне его представила; он очень низко поклонился, но не сказал ни слова: робость видна была в его движениях. Я тоже не нашлась ничего ему сказать, и мы не скоро ознакомились и заговорили. Да и трудно было с ним вдруг сблизиться: он был очень неровен в обращении, – то шумно весел, то грустен, то робок, то дерзок, то нескончаемо любезен, то томительно скучен, – и нельзя было угадать, в каком он будет расположении духа через минуту… Вообще надо сказать, что он не умел скрывать своих чувств, выражал их всегда искренно… Когда же он решался быть любезным, то ничто не могло сравниться с блеском, остротой и увлекательностью его речи…» Пушкин профессионально начал осаду новой своей жертвы, используя все приемы опытного волокиты. Поначалу явно выраженная робость, чтобы привлечь внимание уставшей от грубых ухаживаний красавицы. Затем наступает очередь усиления давления на женщину, используется весь арсенал средств – обаяние, остроумие, неровность настроения, любезность, даже некоторая дерзость в обращении. Пушкин как бы психологически прощупывал Анну Керн, стараясь понравиться, постепенно вовлекая ее в романтический разговор и возбуждая ее своим присутствием.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу