Александр Лукьянов - Был ли Пушкин Дон Жуаном?

Женщины были постоянными спутницами жизни поэта; весь «Донжуанский список» его увлечений живо рисует нам богато одаренную в сексуальном плане натуру и пламенный темперамент. Самые разнородные чувства уживались в этом удивительном характере: и «бесстыдное бешенство желаний», внушаемое мессалинами типа Закревской, и нежная, полуплатоническая симпатия к милому подростку, которым была Катенька Вельяшева, и светлое преклонение перед «Мадонной», – Н. Н. Гончаровой, и могучая, отравленная ревностью страсть, которую он испытал к Собаньской, и вечный благоговейный трепет при воспоминании об одной из всех, единственной и таинственной NN.

Поистине, не было сердечной жизни более разнообразной. О женской любви, женской ласке поэт всегда мечтал, как о последнем прибежище, как о надежном щите против превратностей судьбы. Но именно женщина и явилась одной из причин его гибели; скорее всего, даже и не причиной, а поводом. Марина Цветаева очень верно, хотя немного резко, заметила: «Наталья Гончарова просто роковая женщина, то пустое место, к которому стягиваются, вокруг которого сталкиваются все силы и страсти. Смертоносное место. Как Елена Троянская – повод, а не причина Троянской войны, так и Гончарова – не причина, а повод смерти Пушкина, с колыбели предначертанной. Судьба выбрала самое простое, самое пустое, самое невинное орудие – красавицу».

Не будем слишком строго судить жену поэта, как ни жаль нам безвременной кончины его. Многие обвиняли Натали, особенно друзья Пушкина и почитатели его гения, даже такие как Вяземские, Карамзины, Вульфы. Суть этих обвинений хорошо выразила Е. Н. Мещерская-Карамзина: «Собственно говоря, Наталья Николаевна виновна только в чрезмерном легкомыслии, в роковой самоуверенности и беспечности, при которых она не замечала той борьбы и тех мучений, какие выносил ее муж».

Действительно, по молодости лет она, будучи увлечена Дантесом, не смогла разобраться в сложности душевного мира Пушкина (такие выводы просто напрашиваются сами, и читатель, вероятно, тоже придет к ним после прочтения настоящей книги). Но позвольте, а разве все окружение поэта, такое блестящее, такое талантливое, такое умное и проницательное, разве оно сумело понять его гнетущее состояние духа, его пессимизм, его взбудораженность, его страдания и причину его, если можно так выразиться, буйства и жизненной нетерпимости (сильно продвинутый невроз)? Нет, конечно. «Все хотели остановить Пушкина», – как заметил граф Соллогуб, но никто не хотел его понять. Что же они тогда хотели от 25-летней женщины!

Смерть мужа в корне изменила все. Дантес был вырван из сердца, опьянение прошло, и на первое место теперь встали заботы о доме, о достатке, о будущем и настоящем своих детей, детей Пушкина. Ее природная доброта, бесхитростность, тактичность, налет печали и житейская мудрость пленяли всех встречавшихся с ней, заставляя многих менять свое первоначальное мнение, которое сложилось из доносившихся из светских салонов отголосков осуждения и зависти. Уезжая на Кавказ, молодой Лермонтов встретился с Натальей Николаевной у Карамзиных. После беседы с ней он, по словам А. Араповой, сказал вдове поэта: «Я чуждался вас, малодушно предаваясь враждебным влияниям. Я видел в вас только холодную, неприступную красавицу, и только накануне отъезда надо мне было разглядеть под этой оболочкой женщину, постигнуть ее обаяние искренности, которое не разбираешь, а признаешь…»

Заканчивая свою книгу, я хотел бы еще немного рассказать о вдове поэта, начиная с момента последнего его вздоха. Что бы ни говорили о Наталье Николаевне, она горько оплакивала мужа. Ее страдания были таковы, что конвульсии молодой женщины переламывали ее пополам. Она страшно исхудала и, «как привидение, иногда прокрадывалась в ту горницу, где лежал ее умирающий муж». Пушкин постоянно интересовался своей женой, беспокоился за ее состояние. «Бедная жена, бедная жена!» – восклицал он, когда мучения заставляли его невольно кричать.

Секундант поэта, Данзас, так описывает последние минуты своего друга:

«…Госпожа Пушкина возвратилась в кабинет в минуту его смерти… Увидя умирающего мужа, она бросилась к нему и упала перед ним на колени; густые темно-русые букли в беспорядке рассыпались у ней по плечам. С глубоким отчаянием она протянула руки к Пушкину, толкала его и, рыдая, вскрикивала:

– Пушкин, Пушкин, ты жив?!»

Но истины ради должен сказать, что подобное состояние жены поэта было самым естественным и обычным проявлением женских эмоций в момент смерти мужа, пусть даже и не очень любимого. Такая аффектация вполне закономерна. Гораздо труднее страдать и оплакивать, когда кончина близкого человека представляется в воображении. Кн. Вяземская рассказывала, что когда поэт спрашивал ее (т. е. жену. – А. Л .), по ком она будет плакать, Наталья Николаевна отвечала: «По том, кто будет убит». «Такой ответ бесил его, – отмечает далее княгиня – он требовал от нее страсти, а она не думала скрывать, что ей приятно видеть, как в нее влюблен красивый и живой француз».