Василий Молодяков: Венок Брюсову. Валерий Брюсов в поэзии его современников

Как разлюбить Ассаргадона?
Пусть он, порой, людского стона
Не слышит, опьянен собой.
Что стоит гений! В нем быть вечность,
Замрет в нем, вспыхнув, быстротечность,
Но быстрый миг поймет любой, —
А кто поймет миров бездонность,
Их длительность, их непреклонность,
Их бури в бездне голубой?
Один лишь он, кто – вне закона,
Кто мерит дали небосклона
Своей душою, лишь собой!

Здесь вал, мутясь, непокоривой
У ног мятежится тоской,
А там на мыс – уж белогривый
Высоко прянул конь морской.

Тебе несу подснежник ранний
Я с воскресающих полей,
А ты мне: «Милый, чу, в тумане —
Перекликанье журавлей».

Твой правый стих, твой стих победный,
Как неуклонный наш язык,
Облекся наготою медной,
Незыблем, как латинский зык!

В нем слышу клект орлов на кручах
И ночи шелестный Аверн,
И зов мятежный мачт скрипучих,
И молвь Субурр, и хрип таверн.

Взлетит и прянет зверь крылатый,
Как оный идол медяной
Пред венетийскою палатой —
Лик благовестия земной.

Твой зорок стих, как око рыси,
И сам ты – духа страж, Линкей,
Елену уследивший с выси,
Мир расточающий пред ней.

Ты – мышц восторг и вызов буйный,
Языкова прозябший хмель.
Своей отравы огнеструйной
Ты сам не разгадал досель.

Твоя тоска, твое взыванье —
Свист тирса, – тирсоносца ж нет…
Тебе в Иакхе целованье
И в Дионисе мой привет.

О сильный Лиры! Ты, чьи сны необычайны,
Верь – одарил тебя не светлый Аполлон,
Но зодчий Лиры сам, Гермес – с ключами тайны,
Струнами властных чар, чьим звоном Амфион
Плоть глыб одушевлял и содвигались живы
Основы градные седмизатворной Фивы.

Уж я топчу верховный снег
Алмазной, девственной пустыни
Под синью траурной святыни:
Ты, в знойной мгле, где дух полыни, —
Сбираешь яды горьких нег.

В бесплотный облак и в эфир
Глубокий мир внизу истаял…
А ты – себя еще не чаял,
И вещей пыткой не изваял
Свой окончательный кумир.

Как День, ты новой мукой молод;
Как Ночь, стара моя печаль…
И я изведал горна голод,
И на меня свергался молото,
Пред тем как в отрешенный холод
Крестилась дышащая сталь.

И я был раб в узлах змеи,
И в корчах звал клеймо укуса;
Но огнь последнего искуса
Заклял, и солнцем Эммауса
Озолотились дни мои.

Дуга страдальной Красоты
Тебя ведет чрез преступленье.
Еще, еще преодоленье,
Еще смертельное томленье, —
И вот – из бездн восходишь ты!

Ты над ущельем, демон горный,
Взмахнул крылом и застил свет.
И в туче черной, враг упорный,
Стоял. Я знал: пощады нет —

И длань воздел – и облак белый
В лазурь меня – в лазурь унес…
Опять в эфирах, вольный, смелый,
Омытый ласковостью рос,

Ты несся ввысь со мною рядом,
Подобный дикому орлу.
Но, опрокинут тяжким градом,
Ты пал, бессильный, на скалу.

Ты пылью встал. Но пыль, но копоть
Спалит огонь, рассеет гром.
Нет, не взлетишь: бесцельно хлопать
Своим растрепанным крылом.

Моя броня горит пожаром.
Копье мне – молнья. Солнце – щит.
Не приближайся: в гневе яром
Тебя гроза испепелит.

О Тайн ключарь, проникший руны,
Где звезд предначертан устав, —
С моими властно сочетав
Свои магические струны,
Ты стал мне друг и брат. Судьбе
Завет глухой я завещаю,
И музы темной посвящаю
Прозренья – зрящему Тебе.

Волшебний бледный Urbi пел et Orbi:
То – лев крылатый, ангел венетийский,
Пел медный гимн. А ныне флорентийской
Прозрачнозвонной внемлю я теорбе.