Анатолий Недбайло - В гвардейской семье

— Как же быть?

— Ничем не могу помочь! — хмурит рыжие брови капитан.

Я растерянно смотрю на него, топчусь на месте, не зная, что делать дальше — уходить или продолжать

«переговоры», А капитан словно забыл о моем существовании — что-то снова пишет, перебирает бумаги.

Вдруг распахнулась дверь — и в кабинет, продолжая с кем-то вести разговор, вошел порывистый, быстроглазый капитан. Поздоровался со мной, поинтересовался:

— Что тут у вас? — и окинул меня с ног до головы испытующим взглядом.

Я коротко рассказал. Он внимательно выслушал и, повернувшись к сидевшему за столом, предложил:

— Надо направить его в наше авиационное училище. — И тут же, как о чем-то уже решенном, спросил:

— А в каком вы желаете продолжать службу — в первом или втором?

Я сразу же сообразил, что речь идет о двух училищах летчиков, находящихся здесь же, в Чкалове.

— В любом! — радостно воскликнул я. — Летал на бомбардировщиках СБ{8}...

Капитан задумался на секунду, подошел к столу.

— Мы вот что сделаем: выпишем направление в штаб Южноуральского военного округа, там уладят.

Вскоре я уже стоял перед начальником отдела кадров округа. От него узнал, что Ворошиловградская

школа военных летчиков находится на Урале. Туда меня и решено направить. [182]

...Мчался на вокзал, не чувствуя холода, не обращая внимания на густо сыпавший снег, спешил скорее

сесть в первый попавшийся поезд, идущий на Урал.

За билетом не пошел — длинный хвост у касс убедил меня, что нет никакого смысла терять время. И я

отважился: незаметно пробрался в пассажирский вагон и поехал... «зайцем». В пути достал из вещмешка

горбушку черного хлеба и, убаюканный мерным покачиванием вагона, разморенный теплом и вконец

усталый, уснул крепким сном.

И только на следующий день, когда я уже был в Уральске, в родном училище, вдруг вспомнил, что вчера, 28 января, мне исполнилось восемнадцать лет!

— Вот, кажется, и все, — заключил я свой рассказ. — Остальное происходило при тебе. Вопросы будут?

— Вопросов нет, — в тон мне ответила Катя и крепко-крепко прижалась к моему плечу.

Глава одиннадцатая

1.

И снова перебазирование. Дело хлопотное, но приятное. Уже хотя бы от одного сознания, что это — еще

один шаг вперед.

Так было всегда. Но сегодня я реагирую на подобный приказ совсем по-иному.

...Накануне вечером разыскала меня Катюша. На ней лица нет — встревоженная, удрученная.

— Что случилось, «Огонек»?

— Меня... переводят! — голос дрожит от волнения, в глазах слезы.

— Куда? Зачем? — встрепенулся я.

— В дивизию. Там при клубе создается эстрадный оркестр. Вот кто-то и подсказал начальству, чтобы

меня взяли солисткой...

— А ты откажись. Не хочу, мол, петь — и всё.

— Пыталась. Командир полка вызвал — приказ командира дивизии, говорит, есть. Отменить не имею

права. Ох, лучше бы с тем «Огоньком» и не выступала! Вся беда из-за него!..

Катя часто выступала перед авиаторами, пела полюбившиеся [183] всем песни. Голос у нее был

приятный, держалась на сцене свободно, пела легко. Аудитория вызывала на «бис», награждала бурей

аплодисментов. И вот... Кто бы мог подумать, что так обернется, что причиной разлуки станет именно

это?

Вроде бы и не очень далеко управление дивизии, а все же простились мы так, словно расставались

надолго и не знали, встретимся ли когда-нибудь вообще.

Настроение у Кати неважное. У меня — не лучше. Но я стараюсь не подавать вида, что переживаю.

...Утро выдалось хмурое, неприветливое. Сплошная низкая облачность нависла над землей. Моросил не

то дождь, не то мокрый снег. Видимость совершенно недостаточная для взлета, и я обрадовался: значит, не улетела Катя! Погода ведь нелетная...

Идти на командный пункт не решаюсь и потому прошу Дмитрия Матвеева:

— Дима, будь добр! Сбегай, пожалуйста, в диспетчерскую — узнай, кто дежурит.

— Командир, да ведь она уехала! — упредил меня Дима.

— Как — уехала?!

— Полчаса тому назад... «Эмку» за ней прислали. Уехала! Все-таки уехала! Щемящая боль сдавила

сердце.

2.

Огненный, всесокрушающий, неотвратимый вал катился на запад. Восточнопрусскую группировку

противника стальными тисками сжимали войска 3-го Белорусского фронта. Взяты Тильзит и Инстербург, наши войска овладели Гумбинненом — крупным узлом обороны гитлеровцев. Форсированы реки Дайли, Прегель и Алле. До Кенигсберга уже рукой подать — около пятидесяти километров осталось.