Валентин Иванов - Златая цепь времен

«Если удастся еще пожить и поработать, — писал он читателю-другу, — может быть, доведется мне как бы продолжить «Русь изначальную». Сейчас я перед этим стою, как перед горой, на которую нет дорог, хотя и кажется, что много их. Хочется порадеть матушке нашей России».

«Русь Великая» вышла в 1961 году, и читатели сразу же, не дожидаясь оценки критики, сумели распознать в ней самое сущее. Автор получил множество писем с глубокими по мысли суждениями, писем-благодарностей. Вот одно из них — оно характерно — от ветерана Отечественной войны В. В. Успенского: «Читая Вашу книгу, я удивлялся и спрашивал себя: как, почему, какие силы способствовали выработке великодушного мировоззрения нашего народа, его терпению, его вере в будущее, его способности в тяжких условиях быта и раздробленности сохранить свою самобытность, свою красоту и силу. Нашествие Степи не сделало его монголом, культура византийцев — греком. Он остался славянином — русским. И замечательные по красоте слога и задушевности первые страницы дают ответ на этот вопрос.

Спасибо Вам и за чудесные образы Святослава, Ярослава Мудрого, Мстислава и других русских и степных владык. Вы первый из русских писателей вспомнили о них и тепло, без раздражений и пристрастий, как ЛЕТОПИСЕЦ ПИМЕН, описали их «труды, и славу, и темные деянья, да ведают потомки православных земли родной минувшую судьбу, своих царей великих вспоминают». Простите некоторую вольность в перефразировке Пушкина. Просим Вас, пишите о России, ее народе, и народ этот поклонится Вам и скажет русское спасибо».

Свою «Русь Великую» Валентин Дмитриевич писал вдохновенно, на одном дыхании. Главы являлись как бы сами собой, будто кто диктовал ему, а он лишь записывал готовое. Он жил внутри создаваемого им мира, так вживаясь в образы своих героев, что даже менялся внешне. Вот близкие ему по духу характеры, мирные сцены, картины природы, и он — весь мудрое спокойствие, доброта, печаль. Но вот глава «Рысьи глаза блестят в сумерках» — чужой, враждебный мир, предчувствие будущих страшных бед на Руси, и он преображается: жесткий взгляд, отчужденность, быстрый, чуть приглушенный голос. Все не похоже на него, будто другой человек. Сам же он не замечал в себе перемен. Перевоплотившись в своих героев, он был естественным в той жизни, к которой прикоснулся воображением. Здесь одна из тайн творчества, необъяснимое взаимодействие: воображением художник вызывает к жизни образы, они же энергией слова воздействуют на него, и на какой-то миг он становится тем, кого изображал.

Друзья Валентина Дмитриевича угадывают во многих героях его книг, в их размышлениях и движениях души черты его самого. Когда в «Руси изначальной» он рассказывает о россиче, он говорит и о себе: «Россич всегда хотел невозможного. Вечно голодный душой, он жил стремленьем… Россича всегда жалит сомненье. Как бы ни занесся он, наедине с собой знает: нет в тебе совершенства, нет, нет. И не умея восхититься собой, россич ищет высокого вне себя и свое счастье находит в общем».

Как древний россич, он язычески поклонялся Природе. Естественным было видеть его одиноким на берегу моря, в пустынных местах, чудом кое-где сохранившихся; или ночью у лесного озера ожидающим рассвета; в степи; в горах, возле таинственных дольменов древних жертвенников, поставленных, по преданию, племенами, пришедшими из Индии и поклонявшимися Солнцу.

Он жил скромно, строго, мог в быту обходиться малым, умел все делать своими руками. Презирал накопительство и просто легко помогал, когда нужна была его помощь. Он верил в святую дружбу-товарищество. В нем, несколько суровом на первый взгляд, всегда жил романтик, счастливый проявлениями дружбы и любви.

По своей природе Валентин Дмитриевич был собеседником, не оратором, он не любил выступать перед большой аудиторией. Беседа — это всегда неожиданные открытия, рождение своеобычной мысли, образа. Не случайно в исторических романах В. Д. Иванова, особенно в «Руси Великой», беседа-действие стала излюбленным художественным приемом.

Замечательным другом-собеседником его был писатель Иван Антонович Ефремов. Им, историку и фантасту, было доступно объять мыслью и Прошлое, и Будущее, и Настоящее.

Валентин Иванов чувствовал себя одинаково вольно и в стихии живого общения, и в письмах-беседах. Он оставил большое эпистолярное наследие — явление нечастое в наш век телеграмм, телефонных разговоров и устойчивой нелюбви к переписке.

Ему писали из Сибири, Дальнего Востока, из глухих российских глубинок, писали люди разных возрастов и неожиданных профессий. Всех их, незнакомых, далеких друг от друга, сблизили книги Валентина Иванова о Руси, послужившие поводом для глубоких размышлений. Таким же поводом, открывающим простор для живой мысли, оказываются и письма Валентина Иванова, публикуемые в сборнике «Златая цепь времен».