М. Рузе - Роберт Оппенгеймер и атомная бомба

Фредерик Жолио высказал прекрасную мысль – мысль о том, что враждебные прогрессу и миру силы развращают науку. Он говорил, что законно и нормально любое применение науки, служащее мирным целям и счастью человека; чудовищно и развратно использование науки в целях разрушения. Он раз и навсегда отказался от работы над созданием атомной бомбы. В условиях эпохи и страны, где он занял такую позицию, великий ученый-коммунист мог поступать так, не впадая в противоречие с самим собою. Но совершенно очевидно, что в иных условиях ему удалось бы сохранить эту позицию, только приняв мораль непротивления злу насилием, которая была чужда ему. Любое насилие само по себе разрушительно и мерзко, но им приходится пользоваться, чтобы избежать угрозы еще более отвратительного насилия. Именно так думали ученые-атомники Лос-Аламоса. Вопрос о том, были ли они правы и до какого времени они были правы, остается на совести каждого; ответ на него зависит от политических взглядов. Развращение науки началось в тот день, когда первобытные люди сожгли хижины враждебного племени вместо того, чтобы использовать огонь для расчистки джунглей. Оно кончится только тогда, когда человечество достигнет такого уровня развития, при котором для насилия и разрушения не будет больше места в жизни общества.

Так что же в условиях прогресса науки может внести особую лепту в стремление человечества к улучшению мира? Оппенгеймер, хотя он и пессимист, именно здесь, почти что вопреки себе, высказал верные мысли. Его анализ интеллектуальных и моральных ценностей, свойственных научным изысканиям, остается ясным и жизненным. Наука – это отказ от догматизма, это терпеливые поиски правды, это рациональность и действенность. Исходя из этих требований к интеллектуальности и построению собственной судьбы, Человек построит лучшее будущее. Находясь в зависимости от правительства, армии и политических сил, которые их то преследуют, то ставят в подчиненное положение, предоставляя средства для научных изысканий, ученые должны решить вопрос, кто же спасет эти ценности, важность которых они понимают лучше, чем кто-либо другой на свете, и обеспечит их расцвет. Проблема их взаимоотношений с обществом сводится к ответу на два вопроса: с какой властью идти? ради какого будущего работать?

Термин «научные знания» я употребляю в его наиболее полном смысле, охватывая и науку об истории человеческого общества, и науку о поведении людей. Думается, первое определение научных знаний должно быть довольно элементарным. Как я полагаю, научные знания характеризуются тем, что о них можно говорить объективно, так, чтобы люди всего мира могли осознать точный смысл того или иного понятия, чтобы у них создавалось ясное представление о работе, выполненной ученым, и они могли сами повторить опыты и убедиться, соответствуют ли истине его выводы. Определенное таким образом понятие «научные знания» употребляется в его самом древнем и одновременно в наиболее широком толковании.

Прогресс научных знаний может быть измерен. Сделать это рациональным способом довольно трудно, но все же существует несколько приемов.

Так, молодой специалист по истории развития науки, работающий в Принстонском институте перспективных исследований, предложил в качестве одного из основных показателей уровня знаний принимать число ученых во всем мире. Он установил, что примерно за последние два столетия число ученых в мире почти точно удваивалось каждые десять лет…

Выражение профессора Парселла – «Девяносто процентов всех ученых живут вечно» – отражает это же явление, давая довольно четкую картину эволюции событий в этой области.

Если суммировать абсолютно все достижения науки, даже довольно трудно обнаруживаемые результаты исследований, в том числе и те, которые когда-то нельзя было и вообразить, но которые сейчас представляют достоверные знания, ежедневно упоминающиеся в книгах и технических журналах, то допустимо утверждение, что развитие науки более или менее пропорционально числу лиц, посвящающих ей свою деятельность. И этот прогресс будет продолжаться, хотя, может быть, и не столь быстрыми темпами.

Почти весь объем наших сегодняшних знаний еще не входил в школьные учебники тех времен, когда вы учились в школе, и вы не могли бы к ним приобщиться, если бы не учились после окончания школы. Уже одно это соображение настолько усложняет проблему распространения знаний, что последняя граничит с кошмаром.