Продолжали доблестно сражаться малочисленные подразделения 79-й морской бригады, 2-го Переконского полка, Чапаевской дивизии, да и всех остальных частей. На склонах Сапун-горы вели свой последний бой морские пехотинцы бригады Е. И. Жидилова, только что получившего звание генерал-майора. К исходу дня в дивизиях оставалось в среднем по 400-600 бойцов, в бригадах - по 200-300. Кроме стрелкового оружия и гранат войска имели в действии небольшое число минометов и легких орудий.
Еще утром я подписал вместе с Ф. С. Октябрьским составленную им радиограмму наркому ВМФ и командующему Северо-Кавказским фронтом. В радиограмме кратко излагалась обстановка и делался вывод, что мы способны продержаться максимум два-три дня.
Вечером, на начавшемся около 19.30 заседании Военного совета флота с участием командования Приморской армии и других руководителей Севастопольской обороны, вице-адмирал Ф. С. Октябрьский объявил: Ставка приняла решение об оставлении Севастополя, разрешена эвакуация.
Только теперь это слово - «эвакуация» - было впервые произнесено. Об эвакуации в Севастополе не только не говорили, но и не думали о ней, ее не планировали, считали невозможной. [315]
И потому, когда я где-то в двадцатых числах июня стал понимать, что нам, севастопольцам, очевидно, не устоять, это сознавалось и как конец собственной жизни. Я собрал документы, которые должны были понадобиться семье, и имевшиеся у меня деньги, вложил все это в пакет и переправил с оказией в Туапсе секретарю Военного совета с просьбой переслать потом жене. А военфельдшера, направлявшегося в командировку в Военно-морскую медицинскую академию, попросил помочь моей семье, эвакуированной из Москвы в Киров, переехать на Кавказ. Я считал, что в случае моей гибели - а это было вероятным на девяносто процентов - семье лучше быть ближе к флоту.
Сделав все это, выполнив свой долг перед семьей, я был совершенно спокоен. И когда в тот день, еще не на заседании Военного совета, а наедине со мною, командующий заговорил о возможной эвакуации и, в частности, о том, что надо постараться сохранить нужные армии и флоту кадры, меня охватило - поскольку это касалось и меня - двойственное чувство. Конечно, война продолжалась, и воины, особенно командные кадры, прошедшие через огонь Одессы и пекло Севастополя, еще как пригодились бы на других участках фронта. Но применить эти доводы к самому себе оказывалось не просто.
Потом убедился: так воспринимали это и другие - сама мысль о том, что ты можешь или даже должен эвакуироваться из Севастополя, укладывалась в наших головах не сразу.
И вот эвакуация, оставление Севастопольского оборонительного района, для удержания которого было сделано все мыслимое и немыслимое, стала приказом, практической задачей, подлежащей выполнению немедленно, с наступающей ночи{50}. Для эвакуации должны были использоваться прилетавшие из Краснодара самолеты, находившиеся в ближайших бухтах подводные лодки и различные мелкие суда. А затем - все плавсредства, которые смогут прийти с Кавказа.
Территория СОР, еще не захваченная врагом, - это был Гераклийский полуостров, лежащий к югу от севастопольских [316] бухт и заканчивающийся Херсонесским мысом, - относилась к первому сектору обороны. Костяком удерживающих ее сил стали остатки оборонявшейся тут с самого начала 109-й стрелковой дивизии. Командиром этой дивизии и комендантом сектора являлся генерал-майор П. Г. Новиков. По предложению командарма Приморской он и был назначен старшим начальником в Севастополе - руководителем войсковой группы, которая предназначалась прикрывать эвакуацию, то есть оборонять рубеж: хутор Фирсова - хутор Пятницкого - истоки бухты Стрелецкой. Комиссаром группы стал военком 109-й дивизии бригадный комиссар А. Д. Хацкевич, Помощником генерала Новикова по морской части был назначен капитан 3 ранга А. И. Ильичев.
Посадка раненых, бойцов и командиров на тральщики, катера и подводные лодки велась в сложных условиях, под непрерывным огнем противника. К пристани 35-й батареи корабли могли подходить лишь с большим риском. Поэтому перевозка людей с пристани на корабли производилась на шлюпках, часть людей добиралась вплавь.
А на суше тем временем продолжались бои с наступающим врагом. Руководители группы прикрытия самоотверженно выполняли свою нелегкую миссию. И только после того, как враг разобщил остатки наших частей и централизованно управлять ими стало невозможно, генерал Новиков, будучи тяжело ранен, перешел со своим штабом на один из прорвавшихся к берегу катеров-охотников. Но дойти до Кавказа этому катеру не удалось. Перехваченный невдалеке от Ялты группой торпедных катеров противника, он принял неравный бой, был поврежден и лишился хода. Петр Георгиевич Новиков, еще раз раненный, оказался в руках гитлеровцев и, как стало впоследствии известно, погиб в фашистском концлагере.
Читать дальше