Николай Эрдман - Письма - Николай Эрдман. Ангелина Степанова, 1928-1935 гг.[с комментариями и предисловием Виталия Вульфа]

Очень стосковалась по тебе, мечтаю тебя видеть. Как ты? Наверное, много хлопот с устройством на новом месте. Пиши мне почаще, не забывай Худыру. Целую очень.

Лина.

7.03.35

На этот раз хочу заступиться за телеграф. Лишнюю первую букву мне передали там, где я услышал и все остальные. К сожалению, обнаружить ошибку мне удалось только тогда, когда я уже не имел возможности ее исправить. Но стоит ли придираться к букве, хотя она и стоит около тысячи верст.

Енисейцы меня очень тепло проводили, и поэтому к радости, что я покидаю эту дыру, у меня невольно примешивалась печаль, что они в ней остаются. До Красноярска я ехал вдвоем со случайным спутником, почти нигде не останавливаясь и меняя лошадей через каждые 30-40 верст.

За этот год тракт стал неузнаваем — кони стали резвей, люди добрей. Крестьяне мало говорят о хлебе и много его едят. Когда я ехал в Енисейск, было наоборот.

Из Красноярска Тебе не писал по причине, которую можно не уважать, но с которой нельзя не считаться. До сих пор не понимаю, почему в начале мне дали так много свободы, а в конце так мало ее оставили.

Комнаты все еще нет — по-прежнему живу в гостинице. Если закрыть глаза, можно представить себя в «Европейской». Не трудно догадаться, как часто я их закрываю. Целую Тебя, Худыра.

Николай.

P.S. Я ничего не знаю о Твоем споре — напиши мне, хорошая. Привет Елочке, Яншину, Вильямсу. «Агасфера» успел получить, спасибо, милая.

Москва,

проезд Художественного театра.

Художественный театр им.Горького,

Ангелине Осиповне Степановой

20.03.35 г.

Открыток все нет и нет. Не могу понять, кто ворует Твои поцелуи. Московские письма приходят сюда на седьмой-восьмой день. Последнюю Твою открытку я получил неделю тому назад. Решил ждать до завтра. Завтра пошлю телеграмму. Здорова ли Ты, тоненькая? У вас, наверное, уже весна. Как Твоя малярия? Береги себя, милая.

Спасибо за «Вечерку» — получил обе пачки. Если появились хорошие книги — пришли, пожалуйста. В здешних магазинах, кроме портретов вождей, ничем не торгуют. А томская библиотека похожа на томскую столовую — меню большое, а получить можно одни пельмени или Шолохова.

Переводили ли у нас что-нибудь Жионо, кроме «Большого стада»? В «Большом стаде» есть совершенно блестящие страницы. Если переводили, прочти сама и пришли обязательно. Селин мне не понравился.

Живу сейчас в полнейшем одиночестве: никого не знаю, нигде не бываю. Работаю и читаю Сарду по-немецки. Не знаю, как он выглядит по-французски, а по-немецки он очень напоминает Афиногенова. Проблемы и нравоучения.

В солнечные дни уже начинает капать с крыш, а в комнате у меня такая жара, что я работаю вечерами в одних туфлях. Вчера попросил вынести фикус и на его место положил твою губку. Целую Тебя, Худыра. Николай. Всем привет.

1.04.35 г.

Опять несколько дней без Твоих открыток — хочется верить, что это случайность, и я получу их, как бывало в Енисейске, сразу целым веером. Бедная моя халтурщица, как много приходится Тебе работать. Жалею Тебя, Худыра, и все-таки немного завидую Твоей поездке в Ленинград.

Напиши мне подробней о своей новой роли или, еще лучше, пришли пьесу — очень хочется знать, над чем Ты сейчас ломаешь голову. Что у Тебя было с Данченко?

Вчера уехал из гостиницы. Мне никогда не приходило на ум сравнивать ее с «Южной». Не знаю почему, но «Южная», «Весна» и вообще наши харьковские дни особенно ревниво охраняются моей памятью, ни с чем не выдерживает сравнения «сон неповторимый». Смешно, что пыльный и некрасивый Харьков — единственный город, о котором я могу мечтать без горечи, скуки, обиды и сожаления.

Комната у меня маленькая, но цена, за которую мне пришлось ее снять, заставляет смотреть на нее, как на огромную. Хозяева мои, как сказал бы Джек Лондон, «большие сволочи маленькой комнаты», взяли с меня за два месяца вперед, чтобы я не смог от них сбежать раньше этого времени. За два месяца я надеюсь найти себе что-нибудь более дешевое и удобное.

Это не значит, что сейчас я живу плохо — у меня чисто, тепло, светло, есть домработница, фикус, занавеска на окне, полутеплая, или, вернее, полухолодная, уборная, но я должен проходить через чужую (пока почти нежилую) комнату. Крикливый сын, тонкие стены, а главное, внушительная цена заставляют меня думать о другой.

Получил письмо от Бориса, письмо очень хорошее, но я понял, что московские дела мои очень плохие — наверное, я останусь без авторских.