Любовь Овсянникова - С историей на плечах

От Хрущева требовали предать великую историю СССР, очернить Сталина, изменить его курс и перейти от укрепления страны к созданию условий для ее будущего разгрома. Акция устрашения произвела нужный эффект.

А мы в селе, конечно, ни о чем не подозревали, а только оплакивали погибшего на «Новороссийске» Юрия Артемова, прекрасного парня и первого красавца. Мы соболезновали Нине Столпаковой, его невесте, от горя потерявшей разум, и читали вслух письма Николая Горового (Сидоренко), присланные матери. Он служил на крейсере «Ворошилов» и участвовал в ликвидации трагедии с черноморским флагманом. Мы были не рядом с той большой политикой — а в ее эпицентре, в самом вихре, и несли ее последствия на своих плечах. Позже по следам тех событий я написала книгу «Нептуну на алтарь», и слава богу, что это пришло мне в голову, ведь сейчас уже нет в живых многих, на чьи рассказы я опиралась.

Люди ждали очередного съезда партии, понимая, что он будет решающим — что-то же им скажут из того, что сварилось в кремлевских кабинетах. Многие приникали к приемникам и ловили зарубежные «радиоголоса». К сожалению, они верили, что «из-за бугра» к ним пробивается не ненависть и злорадство бывших белоэмигрантов, недобитых гитлеровцев, американцев (этих откровенных врагов с синдромом завистливой алчности), а слово правды и дружеской помощи. Как ни прискорбно, верил в это и мой отец. Рано утром или поздно ночью, когда мы спали, он с видом радиста-нелегала ловил из эфира хриплое вещание, захлебывающееся неславянскими акцентами, и пытался понять «проливаемый свет истины».

Это типично русская болезнь — уповать на кого-то, кто придет со стороны и поможет. Русским тогда и в голову не приходило, что вместо истин им подсовывают духовный яд. Неизбалованные историей и судьбой, они вообще склонны были всякую мелкую услугу возводить в ранг спасения от смерти. Возможно, поэтому в среде слишком благодарных фронтовиков, настрадавшихся от войны, взрывов и ран, и родилась легенда, что без американской тушенки они бы не победили. А ведь тушенку-то они ели сомнительную... не ту, что попадала на столы самих американцев!

И вот наступило 14 февраля 1956 года, в этот день открылся ХХ съезд КПСС... Как всегда, папа припадал ухом к репродуктору — слушал новости, стараясь что-то уловить между слов, найти в интонациях, понять в недосказанном. После акции устрашения, связанной с потоплением «Новороссийска», Хрущеву хватило чуть более трех месяцев, чтобы подготовиться к выступлению в том русле, которое устраивало «международную общественность», которого от него вымогали. Правда, критика Сталина с развенчанием культа личности и осуждением «массовых репрессий» прозвучала не в основном докладе, а на закрытом заседании ЦК КПСС, уже после съезда, но все же она состоялась и стала сигналом для деструктивных сил, что им дорога открыта. Теперь можно было злословить о нашем славном прошлом на законных основаниях, принимая лжеученый вид.

Это стало началом десталинизации, десоветизации и вообще концом наших побед. В дальнейшем победы если и случались, то лишь благодаря той великой мощи, которую набрала страна при Сталине и на инерции которой прожила еще почти тридцать лет.

Не лишне бросить ретроспективный взгляд и отметить явления, которые на той странице истории простыми людьми воспринимались как подметание новой метлой. Перед этим, как бывает везде и всегда, в стране надо было создать хаос, чтобы завуалировать новые шаги, совершенные против народа или прежней идеологии.

Вот поэтому нового хватало, причем не только огорошивающего. Шокирующие начинания и новости, такие как разоблачение «культа личности Сталина», запуск спутника, денежная реформа и другие, в немалой степени служили ширмой для перемен более фундаментальных и опасных, протекающих исподволь и направленных на изменение мировоззрения людей, на извращение их истории и ценностей и, следовательно, на формирование нового будущего. Эти тенденции медленно насаждали непривычный климат в обществе, будоражили душевный покой, вызывали любопытство и, казалось бы, не влияли на конкретные судьбы. Но старики и битые люди, опытные в житейских делах, здоровой своей природой понимали, что это не так. Происходящее им очень не нравилось. То и дело можно было слышать, как об этом шептались дедки на скамейках, врытых у ворот, во время вечерних посиделок. Эти престарелые вояки уже ничего не боялись, они прошли свои тернии и теперь могли говорить то, что хотели.