Александр Александров - Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой

И опять она долго рассуждает о том, как она чувствует свою будущую живопись, пожалуй, слишком подробно и долго для настоящего художника. Ей кажется, что вполне достаточно одного того жгучего, безумного желания передать другим свое чувство, а технические трудности будут преодолены, уж коли эта вещь наполняет ее сердце, душу, ум.

Однако пока, ей по-прежнему не хватает свободы, вполне обыкновенной, бытовой, то есть свободы в повседневной жизни: пойти куда угодно, выходить, обедать у себя или в трактире, гулять пешком в Булонском лесу или сидеть в кафе — ей кажется, что такая свобода составляет половину таланта и три четверти обыкновенного счастья. Хотя она давно забросила свои занятия феминизмом, перестала писать в «Гражданку», тем не менее о своей нелегкой женской доле она постоянно вздыхает и по ее выражению, «оплакивает свой пол». И вырваться из круга условностей она не может, ибо это означает обречь себя на пересуды, и окончательно поставить крест на замужестве.

Единственного и великого Бастьен-Лепажа нет в Париже, он в Лондоне, но она имеет возможность посещать его мастерскую, смотреть его эскизы, которые им показывает его брат, Эмиль, известный архитектор. Эмиль даже соглашается позировать для Марии и она рисует его портрет красками и кистями самого великого Жюля Бастьен-Лепажа! Руки у нее дрожат. Великий и единственный Бастьен-Лепаж! Гений! В моих руках его палитра!

Еще 29 августа она стояла на открытом воздухе и писала маленькую фигурку девочки, которая накинула на плечи свою черную юбку и держит раскрытый зонтик. Дождь шел почти каждый день. Сама запись об этом событии говорит о том, что Мария относилась к этой картине, как к пустяку, и мечтала о «мысли, выраженной в мраморе». А между тем, если ее и знают, как художницу, то по этой трогательной картине, ныне хранящейся в Русском музее. Однако ей ничего не стоит бросить все к чертям собачьим, как только перед ней встает призрак выгодного замужества.

«Сегодня утром я получила письмо от мамы, которая пишет, что молодые соседки приезжают гостить на два месяца со своими друзьями и что будут утроены большие охоты. Она собирается возвращаться назад, но я просила предупредить меня в случае, если… И вот она меня предупреждает. Это вызывает во мне целую бурю сомнений, неизвестности и замешательства. Если я поеду, моя выставка погибла… Если бы еще я проработала все лето, я имела бы предлог — желание отдохнуть; но этого не было. Согласитесь, что это было бы превосходно, но это слишком невероятно. Провести четверо суток в вагоне железной дороги и пожертвовать работой целого года, чтобы поехать туда, попытаться понравиться и выйти замуж за человека, которого никогда до тех пор не видела. Разум и его доводы не имеют в этом случае никакого значения… Раз я обсуждаю эту глупость, я способна сделать ее… Я не знаю, что делать… Я пойду к гадалке, к старухе Жакоб, которая предсказала мне, что я буду больна». (Запись от 1 сентября 1882 года.)

Запись очень многозначительная. Начнем с того, что приезжают не молодые соседки, а соседи. Соседки — это для запутывания следов. Соседи же — это молодые князья Кочубеи. Молодая хищница Башкирцева давно, с момента посещения Диканьки, нацелилась на богатых наследников, даже никогда их не видев. Да и какая разница, какие они из себя эти ребята, если они несметно богаты (раз в сто богаче Башкирцевых), молоды и не женаты. «Согласитесь, что это было бы превосходно», выйти замуж за одного из них, но это «слишком невероятно». Она прекрасно осознает разницу в социальном положении и все же, как говорят: попытка — не пытка! За двадцать франков гадалка расскажет и пообещает ей все, что она хочет, гадалка хорошо понимает, что каждая девушка хочет богатого жениха и не скупится для клиентки на посулы: счастье в замужестве, много денег и путешествия!

Она срывается и едет в Россию, за счастьем и большими деньгами, как гонялись всегда за деньгами ее мать и тетя. Тетя Надин, провожающая ее, похоже, уже никогда не ступит ногой на русскую землю, ее на всю жизнь напугали процессом, и потому остается на границе, встречает Марию брат Поль, раздобревший русский помещик. На станциях она делает эскизы, читает Теофиля Готье, уж не его ли книгу о России, смею предположить, потому что собственная страна для нее не более знакома, чем Испании или Италия, и ее приходится изучать по французским путеводителям. Эту книгу Теофиль Готье составил из собственных корреспонденций, посылавшихся в парижскую газету «Moniteur Universel» в 1858–1859, а также в 1861 году, и изданную книгой в 1867-м. Может быть, она читает в поезде о «Пятничных вечерах», которые устраивало в Петербурге общество художников. На один из таких вечеров Теофиля Готье пригласил директор Рисовальной школы г-н Львов.