Александр Александров - Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой

Кроме самого знаменитого Мейссонье, есть в Салоне еще Александр Кабанель, известный тем, что получил Римскую премию в 21 год и стал членом Института в 28, профессор Лефевр, преподававший у Жулиана в Академии, и многие другие, всех не перечислишь. Наконец, в Салон уже попала ее соперница Луиза-Катрин Бреслау! Правда, кто такие они теперь? Безусловно, специалистам их имена известны, но уже не в каждой энциклопедии эти имена найдешь. Импрессионисты, существовавшие на периферии официального искусства давно затмили академистов. В сознании публики существуют только они. Вот как об этом противостоянии написал Александр Бенуа, посетив в 1933 году в Париже выставку «Жизненное убранство во времена III Республики»:

«Тут воссоздание происходит под знаком культурно-исторической характеристики, и из всего этого, действительно, возникает le decor de la vie (жизненное убранство — фр.) во всей специфической своей бытовой курьезности. В другом же ряде произведений мы видим нечто совершенно иное, то, что почти всеми тогда отвергалось, что почиталось за безумие и уродство и, что, по иронии судьбы, доставляет сейчас наиболее сильные радости чисто художественного порядка…

Мой «упрек» устроителям в этом и заключается. За самый факт, что они украсили стены одного зала шедеврами Ренуара, Дега, Мане, Берты Моризо, Сислея, за это, разумеется, их попрекать нельзя. Но, с другой стороны, именно высокое и безусловное качество всех этих произведений нарушает историческое настроение и вредит целости «амбианса» (окружения, среды — фр.). Из всех этих картин глядят на нас тогдашние живые люди и самая жизнь. Это, вероятно, и шокировало в них современников, преданных царившей тогда системе условностей. И это сейчас вносит на выставку какой-то «вольный воздух» в атмосферу, сама затхлость которой является типичной и помогает воссозданию того времени… Подлинное «вечное» искусство оказывается несколько неуместным рядом со всем тем, что только выражает известную эпоху…

…Но лучше перейти к тем явлениям, что не столь бесспорны в чисто художественном смысле, но зато как-то особенно характерны для эпохи.

…совершенно не требует оговорок достоинство портретов Бугро (знаменитая г-жа Бусико — достойная представительница торговой аристократии), Бодри, Бонна, г-жи Аббета (Сара Бернар), Бастьен-Лепажа (особенно поражает мастерством «Гамбетта на смертном одре»), Шаплена, Делонэ, Жаке, Каролюс-Дюрана, Венкера (портрет г-жи Кокто — матери поэта), г-жи Бреслау, Бланша и, в особенности, Больдини».

Как мы видим, в первом списке представлены имена, которые теперь известны всему миру, а во втором списке — в основном те, на которые ориентировалась в своем творчестве Башкирцева. О Леоне Бонна она говорит в неизменно возвышенных тонах, Жюль Бастьен-Лепаж, впоследствии ее близкий друг, писавший картину «Гамбетта на смертном одре» в присутствии Марии Башкирцевой, а уж о Луизе Бреслау мы упоминали и упомянем еще не раз. Башкирцева осталась предана царившей системе условностей.

Буржуазия хотела узнавать себя в картинах, выставляемых в Салонах. Вот как Ж.-П. Креспель характеризует это время:

«В занимательной форме изображались ее (буржуазии — авт.) основные моральные, социальные и религиозные черты. Добрые чувства возводились до уровня догмы. Художники были призваны отображать патриотическое мужество, гражданскую добродетель, сыновнюю любовь, спасительную веру, добродетели труда, экономии … и обременительную бедность. Третья республика, пытавшаяся придумать себе исторические корни, акцентировала внимание на народных героях; именно в это время вытащили на свет божий и Жанну д’Арк… Важен только сюжет, качество живописи было случайным довеском…»

Для своего Салона Мария Башкирцева выбирает два сюжета, и оба «отец» Жулиан утверждает.

«Имела длинное совещание с отцом Жулианом по поводу Салона: я представила два проекта, которые он находит хорошими. Я нарисую оба, это возьмет три дня, и тогда мы выберем…

В этом году «изобретательница» придумала следующее: у стола сидит женщина, опершись подбородком на руки, а локтем на стол, и читает книгу, свет падает на ее прекрасные белокурые волосы. Название: «Вопрос о разводе» Дюма. Эта книга только появилась, и вопрос этот занимает всех.

Другое, просто Дина, в бедной юбке из crepe de Chine (крепдешина), сидящая в большом старинном кресле; руки свободно лежат, сложенные на коленях. Поза очень простая, но такая грациозная, что я поспешила набросать ее раз вечером, когда Дина случайно села так и я просила ее позировать. Немного похоже на Рекамье, а чтобы рубашка не была неприлична, я надену цветной кушак. Что меня притягивает в этом втором проекте — полная простота и прекрасные места для красок». (Запись от 10 февраля 1880 года.)