Александр Александров - Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой

Тихо шурша, горел газ и освещал несуразную огромную голову Геры, оригинал которой за несколько лет перед тем был найден где-то в Малой Азии. Ее прямой нос без хрящей, с сухими крыльями так назойливо выдвигался вперед. «Волоокая» супруга Зевса смотрела тупо на молодежь, пришедшую сюда учиться, сюда, в храм Аполлона. А на скамьях амфитеатра сидели юноши и девушки.

Это была первая попытка допустить до совместной работы мужчин и женщин в стенах Академии. Слюноточивые старцы и диккенсовские пуритане приходили в ярость от такого опыта:

— Перед девушкой будет стоять голый натурщик? Что же из этого выйдет?

— Новая практика для акушерок! Расширение родительных приютов!

Но эти опасения оказались напрасны. Молодые люди совместно учились, даже иногда совместно ходили по улицам. Девицы иногда выходили замуж, и даже за людей почтенного возраста, но ни о каких флертах, выходивших за пределы товарищеских отношений, слышно не было… Даже на лекциях по анатомии, когда приходилось иногда скользить по рискованным темам (гораздо более рискованным, чем обнаженный натурщик), никогда не было грязненьких улыбочек, масляных взглядов и значительных покрякиваний, которых ожидали многие».

Ничего подобного не могло быть во Франции. Академия Жулиана была единственным местом, куда принимали учиться живописи девушек и то отдельно от мужчин, которые занимались этажом ниже. Несмотря на это в Академии Жулиана практически не было француженок, у него учились англичанки, швейцарки, норвежки, шведки, испанки, американки, и, как мы теперь знаем, русская девушка Мария Башкирцева.

Что представляла собой система обучения живописи тогда во Франции? Прежде всего, была Школа изящных искусств при Академии художеств, в которой преподавали такие мэтры как Бонна, Кабанель, Кутюр и Жером, и которая с тех времен просуществовала в неизменном виде до 1968 года, когда студенческая революция смела и переломала всю систему образования во Франции.

Вот портрет только одного из них, Леона-Жозефа-Флорентина Бонна, хорошо характеризующий и всех остальных. Бонна был увенчан всеми возможными наградами и стал символом Второй империи и Третьей республики. Современник рассказывал, что «почти каждый вечер вместе с муслиновым галстуком Бонна надевал шейную орденскую ленту, причем подбирал ее в зависимости от того, в какое посольство или министерство ему предстояло посетить, или от того, насколько она сочеталась по цвету с другими наградами, украшавшими его академический фрак. Говорил он высокопарным слогом, резко и отрывисто, лицо его было багровым, как после сытного обеда, и он имел привычку подниматься на цыпочки, выпячивая брюшко, увешанное целой гроздью медалей на муаровых лентах, а поступь его была необычайно величественна и напоминала походку индюка, дающего понять обитателям птичьего двора, что они должны почтительно уступать ему дорогу».

Когда-то он исполнил портрет самого Адольфа Тьера, политика сумевшего возглавить версальцев и с особой жестокостью подавить Парижскую Коммуну, бывшего в 1871–1873 годах президентом Франции. С тех пор все президенты и другие официальные лица Республики признавали Бонна за гения и заказывали свои портреты только у него. За портрет он брал астрономические по тем временам суммы — от 30 до 50 тысяч франков, и валял их пачками. Он писал портреты писателя Виктора Гюго, выставленный на Салоне 1879 года, графа Монталиве, актрисы Паска, кардинала Лавижери и многих других знаменитостей. Такой ценитель живописи, как Александр Николаевич Бенуа, писал в 1933 году, что достоинство его портретов не требует оговорок. Прожив почти до девяноста лет (Бонна умер в 1922 году), он в последние годы своей жизни был директором Школы изящных искусств.

В Школе изящных искусств царили бурсацкие нравы. Куда уж туда поступать девушкам! При поступлении в мастерские новичок подвергался унизительным и садистским обрядам, самым невинным из которых был обряд «поглаживания против шерсти». Жертву раздевали догола, ставили на стол и подробно разбирали ее анатомические особенности. Затем новичка «метили» как годного, покрывая ему яички киноварью или ультрамарином. Под конец новообращенный оплачивал общую выпивку. Изящно, не правда ли? Избежать этого обряда было невозможно, такому ученику пришлось бы вскоре покинуть учебное заведение, так как его бы затравили.

Однако, кроме этой школы, существовало множество частных мастерских, которые готовили к поступлению во всю ту же Школу изящных искусств. Мастерские для поддержания своего постоянного дохода содержали наиболее известные профессора Школы, такие как Бонна, Кутюр, Глейр, Жером.