Рахат Алиев - Крёстный тесть

Замечаю, что кружим по городу, нарезаем не имеющие смысла круги. Спрашиваю, куда едем — в моем положении это не праздный вопрос, если учесть самолеты, зафрахтованные КНБ и стоящие в терминале General aviation. Дама отвечает, что в аэропорт Швехат. И тут же смеется: это шутка. Должен признать, бывают случаи, когда шутки не кажутся мне смешными.

Прошу ослабить левый наручник и слышу отказ. Как будто я особо опасный преступник, которому нельзя освободить руки, пока не добрались до места. В дороге провели минут двадцать. Когда в участке, наконец, ослабили наручники, на левой руке осталась гематома, которая заживала потом несколько недель. Не самое образцовое задержание в европейской стране.

В полицейском участке обстановка спартанская — топчан с одеялом, однако мне этот интерьер нравится больше, чем люксовый салон самолета. Но чувствую, что быстро поднимается артериальное давление. Приходит доктор, измеряет давление: верхнее — 170. Требует, чтобы срочно ехали в больницу, делать кардиограмму. Я поначалу отказываюсь, но вскоре теряю контуры окружающей действительности. Последнее, что я помню в участке — надо мной склоняется та дама из Интерпола. Интересно, ей то что надо?

Очнулся уже в больнице, под капельницами. Это отделение находится в ведении Минюста. Врачи говорят, что инфаркта нет, но давление не проходит (оно будет держаться еще долго), как и боли в сердце.

Так прошла пятница. В этот день я должен был находиться на свободе, поскольку мои адвокаты уже перего–иорили с судьей и внесли залог за меня. Один миллион евро наличными — хорошо, что я заранее снял деньги со с воего банковского счета.

Согласно процедуре, я должен был после полицейского участка приехать к судье, который дал бы разрешение о выпуске под залог, а от него уже поехать домой. Но теперь меня не выпускают врачи. К высокому давлению добавилась сильная кожная аллергия, источник которой никак не могут определить. На сканировании обнаруживают у меня в желудке две металлических частицы непонятного происхождения. Теперь всем на ум приходит уже не Литвиненко, а украинской президент Виктор Ющенко, которого лечили от отравления в сосед–пси венской клинике «Рудольфинерхаус». А мне всё вспоминается дама из Интерпола, наклонившаяся надо мной в участке — что–то в этом было подозрительное.

Тайну тех металлических частиц и источник аллергии врачи так и не разгадали.

В субботу ко мне приходят дежурный судья и мои адвокаты — доктор Рифат и профессор Брандштеттер. Судья объявляет, что выпускает меня — но поскольку мой немецкий еще недостаточен для свободного общения, по закону требуется официальный переводчик. А его как назло нет. И мой выход под залог откладывается теперь до воскресенья.

К выходным я уже становлюсь в больнице местной знаменитостью. В отделении лежит по медицинским показаниям много молдован и украинцев, задержанных в основном за нарушения визового режима и мелкого хулиганства.

После ужина вместе смотрим по телевизору последние новости. В новостях подробно обсуждают историю моего задержания. Мои акции среди персонала и пациентов резко идут вверх…

Начинаю вспоминать свою первую профессию врача, ко мне обращаются пациенты за консультациями и советом.

В субботу мне приносят местную прессу, где тоже много пишут про мою персону и про австрийско–казахские отношения. Казахстан в Австрии знают, в том числе благодаря нашей нефти, которая поступает на перерабатывающий завод OMV под Веной. Журналисты обсуждают, смогут ли энергоносители вмешаться в политику и не поддастся ли маленькая Австрия на нефтяной шантаж по формуле «Алиев в обмен на нефть плюс газ».

Но лучшую историю читаю в газете «Штандарт». Оказывается, пока я лежал под капельницами, президент Назарбаев не сидел сложа руки и уже успел позвонить бундесканцлеру Гузенбауэру с личной просьбой дать указание в суд и срочно организовать мою экстрадицию! В это с трудом верится, но факт звонка подтвердили в пресс–службе Правительства Австрии.

Дело было так: Гузенбауэр, который лишь незадолго до ного стал руководителем Австрии, уехал на уик–энд шдыхать в турецкую Анталью. Предвыборная кампания была сложной, социал–демократы победили с небольшим перевесом, очень долго не получалось собрать коалицию для парламентского большинства. Так что несколько дней на море Гузенбауэру были необходимы.

Никаких телефонов канцлер с собой не взял, чтобы шдохнуть по–настоящему. С ним была только линия экстрепной связи, которую используют в случаях «emergenсу», то есть чрезвычайных происшествий, стихийных бедствий, требующих немедленного вмешательства руководителя правительства. Обычно эта линия молчит. И вдруг звонок — с канцлером хочет немедленно перего–норить президент Казахстана Назарбаев, дело неотложной важности. Не знаю, что ожидал услышать Гузенбауэр, поднимая трубку, к каким международным происшесгвиям готовился — но вряд ли ожидал, что речь пойдет про меня.