Пётр Андреев - Повесть о моем друге

Сергей взял меня с собой. Я видел его в «боевой работе» и поражался расчетливому, яростному, я бы сказал, хладнокровию. Пули вздымали фонтанчики вокруг нас, визгливо ухали то здесь, то там мины, поднимали смерчи сухой, горячей земли снаряды, а Сергей, сжав зубы, полз к подбитому танку, взбирался на броню, убеждал красноармейцев, что не фашист он, не переодетый предатель, а свой, политрук, коммунист, и был он в эти минуты, казавшиеся мне часами, живой мишенью для фашистов, но ни один мускул на его лице не дрогнул, ни тени страха не было, одно лишь желание: выполнить свой долг.

В те сутки, я помню, мы оттащили к своим пять танков, а это очень много, пять танков, потому что гитлеровцы взяли нас в клещи, часть наша оказалась в фашистском тылу и дорожить нам приходилось каждой боевой машиной, без которой нельзя было и думать о прорыве вражеского кольца.

…Зажигательно-термитный снаряд, попавший в «тридцатьчетверку» Антонова, пробил дополнительные топливные баки. Взрывная волна выбросила Сергея из машины и отшвырнула метров на пятнадцать от горящей машины — от огненно-обжигающего, страшно рвущегося боекомплекта.

…Все это Сергей осознал много позднее. А пока он лежал, потеряв сознание, во ржи, неподалеку от дороги. Немецкий унтер поглядел на мертвого русского в прогоревшем, во многих местах покрытом масляными пятнами комбинезоне, брезгливо зажал нос — остро несло горелым мясом, соляркой и резиной. Увидев отброшенный взрывом пистолет, унтер нагнулся, поднял его и неторопливо пошел прочь.

Антонов очнулся, когда дорога опустела и грохот боя доносился уже издалека. Он открыл глаза, попробовал привстать и рухнул на землю от боли, застилающей глаза зелеными кругами.

Сергей медленно обшарил землю вокруг и убедился, что пистолета нет. Потом появилась тревожная мысль о документах. Медленно, в несколько приемов, превозмогая боль, он подтянул руку к нагрудному карману и ощупал его. Партийный билет и командирское удостоверение были на месте, только по краям чуть обгорели.

Сергей перевалился на живот, отдышался и попробовал подтянуться на локтях. Локти саднило, боль по-прежнему жгла, но он сделал усилие и передвинул ставшее вдруг невероятно тяжелым тело на несколько сантиметров.

Он — двигался…

Открытие это обрадовало его, он оперся на локти и сделал сильный рывок вперед. Боль тотчас же свалила Антонова, и несколько минут он лежал без сознания. Он явно не рассчитал сил — еще один такой рывок, и он вновь потеряет сознание. А ему надо во что бы то ни стало, хотя бы вот так, перекатываясь сантиметр за сантиметром, подползти к дороге…

Сколько времени полз до обочины, Сергей не помнил. Он вынужден был отдыхать после каждого движения, закусывать спекшиеся губы, чувствуя соленый кровяной привкус. И все же он двигался, полз, приближался к изъезженной колее проселка.

Солнце уже заходило, когда он, наконец, дотащился до края поля, увидел следы гусениц, понял — дорога. Этот недалекий путь он преодолевал несколько часов…

Порой ему чудилось гудение близких моторов, даже виделись силуэты «тридцатьчетверок» — то были видения вконец измученного, обессилевшего человека. Он терял сознание несколько раз, вновь открывал глаза и напряженно вглядывался в марево за придорожным лесом.

Очнулся он не от звука моторов, а от ровного гудения земли, от того, что дорога сотрясалась, ощущая мощную поступь многотонных стальных машин. По дороге — ошибки быть не могло — шли танки…

Свои или немцы? Сергей понимал, что из предосторожности нужно хотя бы скатиться обратно в жнивье. Но у него на это не хватило сил.

Теперь можно было уже разглядеть силуэты приближающихся танков. Он замер, чувствуя, как холодеет: свои или враги? Боль внезапно отпустила его, и он ощутил свое тело, и страшно растянулось в улыбке его обгоревшее, ставшее кровавой маской лицо — он узнал своих.

Заставив себя приподняться на локтях, Сергей стал напряженно считать башни: одна, две, три, семь, десять.

Застонав от нового приступа боли, он вдруг поразился простой и очевидной мысли — это идут его ребята, кривошеинские танкисты, только вместо одиннадцати машин — десять. Ведь его танк сожгли…

Он ужаснулся мысли — его танк сожгли. Он, Антонов, жив, а его «тридцатьчетверка» с сорванной башней догорает где-то поблизости…

…Головная машина на мгновение осветила дорогу фарами. И эта вспышка придала Сергею силы.

Шатаясь, он встал сначала на колени, а потом на обожженные ступни и, делая странные, замысловатые движения чужими, негнущимися ногами, побрел навстречу танкам…