Алла Макаревич: Весь мир – в обещанье

Не предвкушая торжества,
живу под властью знаков странных.
И точные ищу слова
для выраженья снов туманных.

В безумных будней чехарду
спешу внести закономерность.
И краски яркие кладу
на жизни бледную поверхность.

Бегу. Но некуда уйти,
непоправимо виноватой
во власти ломких сонатин
неумолимого стаккато!

Мир – в снегопадах и грозе!
А прозу – оставляю дома,
предвидя критику друзей
и любознательных знакомых.

Если бог есть – так, верно, от бога!
(От кого ж ещё милостей ждём?)
По каким нас проносит дорогам!
И каким заливает дождём!

И какие высокие травы!
Берег озера, данного нам…
…По какому веселому праву
Я к тебе прихожу по утрам?

Если чёрт есть – так, верно, от чёрта
Петербургский безумный июль!
Очертанья домов полустёрты —
Только радуга, руки и руль!

И, как в детстве, весь мир – в обещанье!
И, как в юности, жизни не жаль!
И, как взрослым, не нужно прощанья! —
Растворился в июле февраль.

Ах, поэты, не о том вы, не о том:
всё о небе, о берёзе над прудом.
Или о погибших в Ту Войну.
Вот и я сейчас травить начну…

…Части разгружаются на фронт,
Над Москвой – в ракетах горизонт.
Командиры в кожанках. И вой
Злых сирен. За пленными – конвой.

Песни возвращавшихся с войны..
…Будто за Историю Страны
Не бывало пострашней Времён,
не пылало потемней знамён,

не лежали во земле сырой
Воинства, прошедшие сквозь строй.
Не стояли черные пруды,
Мертвой русской полные воды.

Не лежали жёлтые пески,
Мёртвой русской полные тоски.

Не молчала белая тайга,
Пол-России положив в снега.

О нет, не сказка и не чудо:
день будто тот же, что вчера.
Но возникает ниоткуда
двух слов случайная игра.

И показалось мне, что ночи
нельзя оставить фонарям,
что по ступеням многоточий
легко подняться в древний храм.

И показалось мне, что утро
само собой отринет зло,
и дни распишут по минутам,
как нам волшебно повезло…

…А вечер музыкой трамвая
ласкает лица на ветру,
моей судьбой не называя
двух слов случайную игру.

Высокий мир старинных фотографий
ненарушим и важен, как мечта.

Я слова вымолвить не вправе.
Ночь коротка.
И жизнь проста.

Пустые хлопоты и скорая разлука.
И четырех дорог рассветный крест.

Над каменными снами переулка
Владимирский трамвайный благовест.

Погублена Польша.
Но это – еще не конец!
Огромна Россия.
Пространства ее беспредельны!
Покончено с прошлым.
Свистит петербургский свинец
на белой равнине,
под небом глухим и метельным.

Российская каторга
будет: земля и судьба —
по общим могилам,
набитым за общее дело…
Но в серых глазах
под покровом высокого лба —
нет, Польска еще не сгинела!
Еще не сгинела!

Спустя бесконечность
сожженных, расстрелянных лет
ты неистребима —
бессмертья простая основа!
В тяжелом альбоме
темнеет овальный портрет,
где в вырезе губ
сохранилось
последнее Слово.

Непроницаемо лицо.
Чуть слышен шелест речи польской.
В глазах – дорога мертвецов
От Кракова и до Тобольска.