Алла Макаревич - Весь мир – в обещанье

Бескровно губы сведены:
– Иисус Мария! Бог рассудит!
Но будут дети спасены.
И будут выведены в люди!

Она проводит их сама
В ту жизнь, где молча ждут известий:
– Побег. – Тюрьма.
– Побег. – Тюрьма.
И, может быть, расстрел на месте.

…Пока они все с ней. В живых.
Но век двадцатый начат рано.
На страшный век детей своих
Благослови, святая Анна!

«А сзади, в зареве легенд,
Дурак, герой, интеллигент
Горел во славу темной силы».
Б. Пастернак. «Высокая болезнь»

Деревянные подмостки.
Гимнастерки, сапоги.
Лица в ряд – бледнее воска:
всюду – тайные враги!

Взрывы, кражи и пожары!
Хлеб и пули – пополам!
…Комиссары, комиссары
по хохлацким хуторам,

по местечкам, селам, станам —
с Правдой, бьющейся в груди!
И с охраной при наганах —
слева, справа, позади!

И во времени том грозном,
под счастливою звездой
он стоит: такой серьезный,
всемогущий, молодой!

Жизнь не делится на части
И не ведает кривизн:
торжество Советской власти
означает коммунизм!

И пока еще не скоро —
через горы страшных лет
укрепленные заборы
скроют «зарево легенд».

Скроют тех, кто пел не с нами
Или просто так не пел,
тех, кто нес чужое знамя,
а уйти не захотел…

…Засверкает век парадов,
теплой крови чистоган!
Ни прощенья, ни пощады
нашим классовым врагам!

И спецы, и командармы
догниют в земле сырой.
Но построен будет самый
справедливый в мире строй!

…В дачный сумрак Подмосковья,
в летний яблоневый дым
черный ворон плюнет кровью:
и на этот раз – за ним.

На крыльце, сухом от зноя,
встанут трое:
– Поживей!
Он обнимется с женою.
Поцелует сыновей.

– Руки за спину!
– Ах, сволочи!
Мы же с вами!..
Желчь во рту.

И шагнет
с веранды – в полночь.
В книги.
В мифы.
В пустоту.

Бесконечна под челкой летящей
Черных радуг старинная власть —
То ли в картах, разлуку хранящих.
То ли свита толпою пропащей
О столетья твои обожглась!

То ли в гордых, нелепых дуэлях,
Обезумев, считали шаги
В энном веке – твои менестрели,
В девятнадцатом – злые шинели
И в двадцатом – капризы пурги.

В Петербурге, в Москве, по России
Переметившей смертью дома…
…То ль в глазах твоих – карих и синих
Отражались, тонули, просили
И до срока сходили с ума.

Был твой смысл и непрост, и некороток:
Принимая и песню, и стон,
Ломкий почерк нежданных находок,
Крупный почерк декретов и сводок,
Жирный почерк сплошных похорон.

И судьбы своей страшную ношу
Ты со всеми несла наравне.
Там, где нет – ни плохих, ни хороших,
Бог прикончен, и мир перекошен.

Ты оттуда вернулась – ко мне.

Когда огромный мир родного дома
Свернется пачкой спрятанных бумаг
И как шагрень свернется круг знакомых