Израиль Данилов - Воспоминания века

Я совсем забыл сказать, что в Сураже мы жили не в самом городе, а на острове, по детским понятиям большом, для взрослого – маленьком. Островок был образован резким изгибом реки Ипуть (на ней же стоит и Гомель). Связь с городом была либо через мост, либо через построенную искусственную плотину. На острове было несколько жилых домов, пожалуй, 5 или 6; бумажная фабрика, принадлежавшая тому же Цейтлину из Ново-Вилейска; мельница и хозяйственные постройки фабрики. После революции власть в Сураже очень мирно и тихо перешла к большевикам, был организован Совет депутатов, а папу назначили директором фабрики. Забегая вперед, скажу еще, что всему населению городка повезло: когда в стране началась Гражданская война, появились банды типа Махно и Петлюра, эти события обошли городок стороной, власть ни разу не менялась, разбоев, бесчинств и тем более убийств и погромов не было.

В Сураже, вернее, пока мы жили в Сураже, папа ходил всегда в кожаной куртке и в сапогах и носил усы. На работу ездил в коляске или на санях. У него был постоянный кучер Иван Товпека. Это был очень добрый человек, который прекрасно относился к детям и частенько возил нас по маршруту дом – конюшня. Последняя была примерно в 500 метрах от дома, там же был домик кучера. Позднее папа и дядя Давид (один из братьев мамы) говорил мне, что на вопрос: «Изенька, кем ты хочешь стать, когда вырастишь?», я неизменно отвечал: «кучером Иваном». На обед папа приходил или приезжал домой и после обеда обязательно ложился на 30—40 минут спать в своем кабинете.

Наверное, папа был целиком поглощен работой и заботами о материальном положении семьи, которое, видимо, было для того времени (особенно тяжелого после революции, а для многих людей просто голодным) очень не плохим. У нас было две коровы, куры, индюшки, огород на дворе и еще более больший, где сажали кукурузу, на пустыре за фабрикой. Была постоянная прислуга, как потом стали говорить «домработница», молодая женщина Ганка и, наверное, с 1918 года в семью на 5—6 лет вошла также молодая и очень симпатичная и приятная Мария Ивановна – няня. Мне и сейчас жаль, что из-за бомбежки дома на Брюсовском переулке (Москва, 1941 год), вместе со многими вещами погибли и ряд фотографий. На одной из них, и сейчас представляю себе этот снимок, на пне огромного дерева была сфотографирована полусидя Мария Ивановна. Лену и меня она любила, и мы отвечали ей тем же. Но скажу сразу, что в ее обязанности не входило обучение нас различным предметам – чтению, арифметике, рассказывание сказок, игры и т. п. Не задолго до переезда в Москву, Лена начала заниматься с учителем из местной школы. Он приходил домой несколько раз в неделю и после уроков с Леной, оставался у нас на обед. Я же совершенно не помню, чтобы кто-то учил меня читать и писать, частных уроков так же не было. По-моему, папа и мама никогда мне не читали вслух, не рассказывали сказок, не учили стихам, не играли в детские игры. Разве что летом мы с Марией Ивановной ходили на речку купаться. Наверное, по воскресеньям с нами был и папа, и удивлял всех нас, как здорово он мог плавать саженками. А я почему-то так и не научился плавать хоть бы на «3», а ведь речка была рядом.

Да, так вот для меня полная загадка – когда и с чьей помощью я научился читать, а позднее и писать. Валя, например, и сейчас вспоминает о сказках, что читала ей мама, о стихах Плещеева, Майкова, Пушкина, которые совсем маленькая учила вместе с мамой и которые помнит до сих пор.

А что я помню о своих первых книгах?

У нас дома был детский стул, который мог раскладываться и превращаться в низкий стульчик с маленьким столиком впереди или складываться и становиться уже высотой, пожалуй, немного выше обычного стула. По-моему, без заметных изменений такие стульчики были и у наших детей и внуков.

Так вот, я отлично помню, как я очень удобно (значит я еще меленький) сижу на собранном высоком стуле, а на столике перед собой держу книжку и читаю. Читаю, но не вслух, без всякого принуждения или напоминания со стороны взрослых. Мне это интересно. И память сохранила самые первые и любимые книги, которые я помногу раз перечитывал. Самая первая – небольшая книжка с крупным шрифтом и черно-белыми картинками, рассказы о животных для детей. Тогда я узнал, что есть волки, медведи, тигры и львы, обезьяны. (Лет 10—15 тому назад в одном из домов отдыха, где мы были с Валей, в каком-то библиотечном литературном журнале, мне попались воспоминания Нагибина о детстве и там он тоже рассказывает об этой книге). Вторая книга была особенно любимой. Большая, толстая книга с картинками. Начало такое – двое детей 10—12 лет братья Франц и Ганс со своим воспитателем, ученым-натуралистом и охотником Рудольфом, на яхте своего богатого папаши из Германии отправляются к берегам Африки. Там дети и Рудольф, вооруженные ружьями, сходят на берег, а яхта с командой и капитаном следует в условленный порт за несколько сот миль. Путешествие пешком через тропические леса, опасности от встреч с дикарями, дикими зверями и т. п., это было необыкновенно интересно. Книга называлась «Корабль натуралистов». Больше никогда нигде я уже не видел эту книгу. А из всей книги я помню и теперь, только одно событие. Путники идут лесом и вдруг мимо них начинают мчаться антилопы, по деревьям прыгают обезьяны, пробегает, чуть не задавив их, стадо слонов. Словом, паника в животном мире. Оказывается, идет переселение огромной армии термитов, которая поедает на своем пути и растения и все живое. Спастись людям удалось лишь чудом.