Юрий Богданов - Очерки о биологах второй половины ХХ века

Заведующий кафедрой биохимии животных МГУ профессор С. Е. Северин принимает гостя из Индии; 1955 г. (фото автора).

Думаю, что С. Е. Северин в 1953–55 гг. просто опасался говорить о наследственности. Профессор Андрей Николаевич Белозёрский, читавший курс биохимии растений для «ботанического» потока, по свидетельству моих однокурсников, тоже помалкивал о генетической роли ДНК. Это несмотря на то, что он сам был участником знаменитого во всем мире Симпозиума по количественной биологии, который проходил летом 1948 г. (накануне лысенковской сессии ВАСХНИЛ) в Колд Спринг Харборе в США и на котором всему миру было объявлено о роли ДНК в качестве переносчика наследственной информации. А. Н. Белозёрский и его ученики впоследствии сделали важные открытия. Сам Андрей Николаевич и его ученик А. С. Спирин стали академиками АН СССР, но даже в 1962–64 гг. Андрей Николаевич, как говорил мне тогда один из его учеников, серьёзно опасался идеологических доносов и нового усиления влияния Лысенко, ибо того поддерживал Первый секретарь ЦК КПСС Н. С. Хрущёв, и просил своих учеников не произносить слово «ген» (у меня есть свидетели).

Было кому на факультете доносить «по инстанциям» об идеологической неблагонадёжности преподавателей, и судьба даже заведующих кафедрами зависела от их умения как минимум не противоречить официальной идеологии, ибо понятие о «наследственном веществе» противоречило положениям «передовой мичуринской биологии». Наследственность, по Т. Д. Лысенко, была «свойством всего живого тела», а идеология Лысенко приравнивалась к идеологии партии, и если выступать против идеологии партии при Сталине было опасно для жизни, то при Хрущёве вплоть до конца 1964 г. опасно для карьеры.

Вся биология конца XX и начала XXI в. пропитана генетической концепцией. Представление о генном контроле метаболизма – основа современных молекулярной биологии, биохимии, иммунологии, теории онтогенеза, медицины. Зоологи и ботаники исследуют генетическую структуру популяций, генетические причины устойчивости или чувствительности организмов к факторам среды, генетические основы видообразования, генетику поведения и т. п. и т. д. Основам этого нового мировоззрения нашему поколению биологов пришлось учиться уже после окончания университета, без всяких учебников и не всегда и для всех легко. При всём при этом на вечере встречи с однокурсниками в 2002 г. я убедился, что некоторые из них (особенно вышедшие на пенсию) так и остались в неведении о том, какую роль играет современная теория наследственности в системе биологических наук.

В 50-е годы на компромиссы с лысенковцами вынужденно шли не только профессора и преподаватели. Я могу признаться, что как студент тоже совершал конформистские поступки. Осенью 1955 г. я был назначен (факультетским комсомольским бюро) председателем возрождённого Научного студенческого общества (НСО) Биолого-почвенного факультета. Это общество существовало в старом здании университета примерно до 1951 или 1952 г. и, как говорят в таких случаях, «под давлением общественного мнения» возродилось в 1955 г., когда биофак уже располагался в новом здании МГУ на Воробьёвых Горах. Кураторами НСО в 1955 г. были назначены деканатом по рекомендации партбюро факультета старший преподаватель, зоолог К. Н. Благосклонов, профессор Ф. М. Куперман (кафедра дарвинизма) и пофессор Н. П. Ремизов (почвовед). Молодой научный сотрудник (или аспирант) В. Н. Тихомиров тоже курировал НСО (наверно от бюро ВЛКСМ факультета). Я говорю о конформизме потому, что Фаина Михайловна Куперман была воинственным проповедником «мичуринской биологии», а я, уже в полной мере осознавая реакционность этого течения, а точнее – режима в науке, сотрудничал с нею. Сотрудничество выразилось в том, что под редакцией К. Н. Благосклонова, Ф. М. Куперман, Н. П. Ремизова и при активном участии моём и моих коллег по Совету НСО (Р. Алексахин, Е. Евлампиева, Н. Ломовская, В. Чернышев) был издан «Сборник студенческих научных работ» (МГУ. М. 1957 г.). Этот уникальный сборник характерен тем, что отражал тематику исследований на биофаке, однако он отмечен одной отрицательной чертой, возникшей вопреки протестам нас, студентов. Его редакторы изъяли из всех статей списки цитируемой литературы и тем неимоверно снизили ценность и цитируемость этих студенческих статей. Почему это было сделано? Ф. И. Куперман приводила какие-то «аргументы» типа нехватки листажа. Обман! Скорее всего, дело было в том, что в нескольких статьях студентов Кафедры дарвинизма (зав. проф. Ф. А. Дворянкин) и генетики (мичуринской) цитировать было нечего или студентов не научили цитировать научную литературу, и преподавателям этих кафедр (Ф. М. Куперман, С. И. Исаеву, Н. И. Фейгенсону, Е. К. Меркурьевой и др.) просто было стыдно обнажать истинный уровень их «научного» руководства и соответствующий этому уровень студенческих публикаций.