Борис Камов - Реальность чуда. Записки целителя

Жил я с родителями и бабушкой в доме возле той же Сенной площади. Раньше наша квартира целиком принадлежала моему деду, Борису Лазаревичу Клупту, купцу второй гильдии, удачливому человеку редкой красоты и доброты. Умер он в 1924 году. Имя мне дали в память о нем. И я до сих пор грущу, что мы с ним не встретились.

После «уплотнения» нашей семье досталась одна большая комната и одна совсем крошечная. По коридору нашей уже коммунальной квартиры я катался позднее на самокате.

Здесь мы прожили осень и зиму 1941–42 гг. В девять лет я дежурил на крыше во время воздушных тревог. Ходил по городу за водой, за хлебом и с поручениями, зная, что детей крадут и зная, для чего…

Блокада отучила меня от детских страхов, привила черты характера, которые не утратили своей необходимости до сих пор. Потом, в эвакуации, я узнал и полюбил крестьянскую работу. Стихотворение А.Н.Некрасова «Мужичок с ноготок» мне было очень близко. Но подробно на всем этом я сейчас останавливаться не буду.

В 1944 году мы вернулись в Ленинград. Дом наш был угловым. Он выходил на Садовую улицу и в Таиров переулок. Этот переулок, особенно дом четыре, славился в округе по двум причинам.

Первая – будто бы в доме четыре в свое время «от ищеек самодержавия» прятался Владимир Ильич Ленин. Если бы он прятался там и сегодня, его бы тоже не нашли. На это имелась причина вторая.

Дом четыре из века в век поставлял Петербургу кадры «тяжелого криминала» и ослепительно хорошеньких девочек общественного пользования. Это был как бы завод. Лет двести он безостановочно выпускал человеческую продукцию одного и того же назначения.

Проверить версию относительно Ленина я не сумел. А вторая на моих глазах подтверждалась ежедневно. Однажды с балкона я увидел четверых молодых парней в штатском, но в начищенных хромовых сапогах в гармошку. Это была цеховая униформа профессиональных воров. Они двигались как бы независимо друг от друга. Внезапно, в одну секунду, эти четверо рванулись и сбили с ног пятого – человека в ботинках с новыми галошами. Каждый из налетчиков умело, без суеты, ударил его сапогом с подковками всего по одному разу. И несчастный уже не встал.

Видел я (уже начиная заглядываться) симпатичных, стеснительных девочек все из того же дома. Если я отваживался с ними заговорить, они густо краснели. От приглашений в кино или Дом пионеров испуганно отказывались. По какому-то полуцыганскому, полуворовскому неписаному кодексу этим девочкам полагалось в 14–15 лет становиться «марухами» – общими безотказными сексуальными «станками» для «братвы». За пять-шесть лет такое стеснительное, неземное существо превращалось на моих глазах в полуседую, опустившуюся, растолстевшую клушу. Издали завидя меня, бывшие девочки закрывали платком лицо и уже никогда не здоровались.

Рассказываю не для экзотики, не в качестве историка петербургских трущоб. Отчасти это была и моя среда. Отец четвертый год находился на фронте. Мать была в заботах, чем накормить. Я тянулся к старшим товарищам из моего дома, которые были связаны с нелюдимыми и опасными соседями. У каждого на боку, под пиджаком, была финка, выпиленная из рашпиля, с наборной пластмассовой рукояткой. Вместо финок затем появились пистолеты, найденные в заброшенных окопах под Ленинградом. Был одно время пистолет ТТ с полной обоймой и у меня. В 13 лет. Я иногда таскал его неизвестно зачем. До сих пор помню волнующую и пугающую его тяжесть на животе, за брючным ремнем или в кармане пальто.

Оружие обладает над нами какой-то властью и живет своей внутренней, нам недоступной жизнью. Именно по-этому даже старый незаряженный дробовик раз в году непременно стреляет. Вспомним: слепой дурной выстрел где-нибудь дома или на охоте или во время чистки оружия, как правило, заканчивается чьей-то смертью. Наповал.

Особенно сложна взаимосвязь «подросток и оружие». Ее очень тонко понимал Аркадий Гайдар. Когда в повести «Школа» в руки к 12-летнему Борису попадает маленький маузер, это переворачивает всю жизнь мальчишки. Обратите внимание: первый нечаянный выстрел Борис делает в толпе сверстников, в собственной школе… По счастью, в потолок. А жертвой второго, уже в прифронтовой полосе, становится сверстник Бориса…

Меня от нелепых выстрелов из ТТ в любую сторону спасло только Провидение. Собственной дурости тогда еще хватало. До катастрофы порою оставалось меньше полушага.

…Помню тот день, когда без лишних формальностей мне предстояло сделаться полноправным членом воровского сообщества. Мы без труда проникли на какой-то продовольственный склад. Там не было ни души. Мне сказали: «Борька! Не дрейфь! Бери, сколько унесешь. Дома пригодится». Стоял 1944 год. Дома голодали. Но я ничего не взял. Даже не притронулся.