ВЛАДИМИР ЧЕРНЯКОВ - Исповедь свидетеля. Записки советника в отставке

Мои отец и мама

1942 год. Дальний Восток

Где-то в 1940 году на на танцах в рабочем клубе Николай Черняков познакомился с Любой Сауцкой, дочкой ссыльного поляка Иллариона. Младше отца она была. На 10 лет.

Сауцкие попали в Сибирь раньше, еще при царе. Похоже, после польского восстания 1863 года. Жили они восточнее, под Благовещенском, как мама рассказывала. Деда Иллариона Сауцкого в семье Черняковых никто не знал, никогда не видели. Про новую родню мало что знали.

Трудно понять, почему не сложились отношения между ними. Братья Черняковы дружно жили между собой, много друзей у них было там, на Дальнем Востоке, а вот с Сауцкими не сложилось. Помню, мама говорила, из-за того, что отец её суровым и своенравным мужиком был, не соглашался на её замужество с Николаем Черняковым. Скорее всего католик он был поэтому и не хотел дочь за православного отдавать.

Бабушка по матери была русская. Однако, даже имени её я сегодня не помню. Мама редко вспоминала в разговорах свою семью. В те наши края попала она, приехав учиться на медсестру в медучилище в Сковородино. Вышло замуж, вросла в семью Черняков, дети пошли… Домой, к Сауцким так и не ездила. Кажется, Не помню, не рассказывала. А после и вовсе уехали мы в Белоруссию. Следом, лет 20 спустя приехала, откуда-то с Сахалина в Могилев мамина родная сестра Валентина с маленькой дочкой Ириной. Связей с родителями они так и не восстановили.

Так вот и складываются судьбы людские. Кого тут винить? Советскую власть или деда Сауцкого?

Вот Черняковы мои крепко друг за дружку держались, помогали в трудную минуту, семьями близки были. Хотя, надо сказать, жизнь заставляла их поступать иногда не так, как совесть велела. Когда деда Харитона забрали гэбэшники, растерялась родня его, не осмелились разыскивать, узнавать где он и что с ним. И мои, после возвращения в Белоруссию не посмели узнать хоть что-то о судьбе его. Боялись. Да что там говорить, я сам только в 2012 году решился, наконец. Были мы с братом Игорем в могилевском областном Комитете государственной безопасности Белоруссии. Сделали запрос про деда Харитоне. Безрезультатно.

* * *

С января 1935 г. жизнь бывших кулаков-переселенцев начала потихоньку меняться к лучшему. Их восстановили в избирательных правах, приравняв к другим гражданам СССР. Были сняты ограничения в выборе профессий, и они уже не обязаны были становиться на учет по трудоиспользованию, т. е. на том же лесоповале, в рудниках, на стройках.

Быт переселенцев мало-по-малу налаживаться стал. Уполномоченный НКВД по Хабаровской области, например, писал в докладной записке наркому внутренних дел Н. Ежову: «Некоторая часть труд поселенцев пошла по пути хозяйственного кулацкого роста. Например, в Обнорском районе Хабаровской области (это неподалеку от тех мест, где мои Черняковы находились) 64 хозяйства трудпоселенцев имеют по 3–5 коров, по 1 лошади, 2–3 свиньи, 2–3 головы молодняка. Имеют оружие, занимаются охотой».

Вот же скотская система власти была. Снова в черные списки попадали люди, умеющие с душой, хорошо трудиться на себя, стремясь устроить жизнь получше.

Помаленьку-потихоньку обживались и мои Черняковы. Зарабатывали и копили деньги (на возвращение, да и тратить там не было особенно где). Подсобным хозяйством обзаводились (коровы, поросята, куры и пр.)

А вот дед мой с самого начала затосковал по родным местам. Не выдержал, сбежал, не дожидаясь послаблений от власти. Кстати, по всему видно, контроль за переселенцами не такой уж строгий был. Это ж надо! Полуграмотный мужик-белорус, до того за всю жизнь ни разу не бывавший нигде дальше близлежащих уездных городков в Белоруссии, поездом добрался через весь Союз из Сибири до белорусской деревни Трасное. Где-то около 8 тыс. километров. Через Москву на Оршу, потом пешком. Не прятался, жил в своем доме, начал на своей земле что-то по хозяйству соображать.

Пришли гэбэшники, арестовали, увезли. Навсегда. Никто, ничего до сих пор толком знает о его дальнейшей судьбе.

Царствие небесное тебе, раб божий Харитон. Только и остается, что поминать, когда в храм ходишь, в молебных записках об упокоении усопших и убиенных.

Таких как Харитон Черняков, оказывается, немало было. Благо бежать из трудпоселка было несравненно легче, чем из тюрьмы или лагеря. С 1932 по 1940 гг. из кулацкой ссылки бежали около 630 тысяч человека. Треть из них были возвращены из бегов. Многие, как мой дед Харитон, пропали потом по тюрьмам или лагерям. Многим бывшим кулакам, восстановленным в избирательных правах, местные власти позже начали разрешать выезд из мест поселения. Жаль, Харитон Васильевич не дождался той поры.