Лев Лещенко - Песни выбрали меня

А уж ее фасолевый суп мы с сестрой вовек не забудем! Или как мы, например, ходили на дальние поля, которые тянулись далеко за Богородское, чтобы посадить морковь. И как я начинал потихоньку ныть, потому как был уверен, что кочки-ямы-комары хотят меня бедного погубить, и как бабушка без лишних разговоров закидывала меня на закорки и несла дальше. А я, мерно покачиваясь в такт ее шагам, засыпал.

Однажды отец принес продуктовый паек, мы с сестрой чуть ли не целиком залезли в его вещмешок. На дне, как сокровище, поблескивала банка масла и лежали мягкие, свежие две сайки белого хлеба – небольшие овальные булочки. Мы смотрим, а вытащить не можем, к такому богатству и прикоснуться было страшно. Бабушка первая не выдержала:

– Эх вы, голодные пострелята! Вот вам нож, сделайте себе по бутебродику.

Не помню, как сестра справилась с этим коварным заданием, но я долго не возился. Разрезал надвое сайку, щедрой, голодной рукой намазал такой толстый слой масла, что аж сам испугался. Но за мной никто не следил, поэтому бояться сразу перестал, быстро зачерпнул еще кусок масла и отправил себе в рот, а затем уже и весь гигантский бутерброд. Пожалуй, так плохо мне не было никогда. Думал, что у меня, как у лисы, масло на животе выступит. Долго еще проверял – выступило или нет. Я потом это масло видеть не мог лет до семнадцати.

Жизнь бежала, спотыкалась, но продолжала катиться – голодно, в постоянной нехватке самых нужных вещей, продуктов, но, странное дело, бежала она весело и задорно.

Однажды бабушка решила увезти нас с сестрой к себе на все разморённое рязанское лето. Был я тогда молодым человеком – четырех лет от роду, любознательным и упрямым. А бабушка Таня – женщина набожная, обязательно ходила в церковь и придерживалась всех церковных обрядов. Дома меня одного или даже с сестрой оставить было невозможно в силу моей бурной любознательности, поэтому бабушка часто брала меня с собой. Я честно простаивал службы, с удовольствием вдыхал сладковатый запах ладана и ставил свечки. Какой же неприятный сюрприз ожидал бабушку, когда она вдруг узнала, что внук некрещеный.

Отец мой – военный, чуждый религии, поэтому ни о каком крещении своего единственного сына и помыслить тогда не мог. Бабушка, воспользовавшись тем, что внук с ней в Рязани, решила его крестить без отцовского ведома. Главное, по ее убеждениям, было спасти мою бессмертную душу, чтобы Бог послал мне ангела-хранителя, который оберегал бы меня в жизни.

Помню, что не понравилось, помню, что плакал, но не сопротивлялся, чтоб не огорчать бабушку. А вот смоченную водой просвирку проглотил с удовольствием и подумал, какой же дяденька добрый, хлебушком угостил. Но вдруг вижу древнюю старуху, которая старательно облизала ложку и вернула священнику. Тот же, воодушевленный тем, что я перестал рыдать, налил в эту же ложку сладкого кагора и дал мне испить Кровь Христову.

– Не буду я это пить, – строго и мрачно сказал я.

– Отчего же внучек? – спросила бабушка.

– Не буду и всё!

– Но все ж до тебя пили и ничего.

– Из одной ложки пить не-ги-ги-ги-ги-нично! – выкрикнул я, а у самого перед глазами стоит эта беззубая старуха, страшная, как Баба-яга. И кто знает, что со мной случится, если я с ней из одной ложки кагор выпью… Решил не рисковать.

А бабушка не настаивала, ведь дело было сделано – меня крестили.

Выбежал я тогда из душной церкви на воздух, в звенящее лето, и сразу к мальчишкам, которые в салочки играли, и так хорошо мне стало. Я даже не сильно расстроился, что меня, малыша, в игру брать не хотят. Но я мог просто бегать рядом, и я бегал! Пока вдруг из-за поворота не вывернул военный грузовик. «Студебеккер! Студебеккер!». – закричал я радостно, узнав марку военного грузовика. Такие машины я не раз видел в отцовском гарнизоне. Мальчишки враз остановились.

– Как, говоришь, машина называется?

– «Студебеккер», а что? – сказал я как можно небрежнее.

– Ничего… Будешь с нами в салки играть? – они еще спрашивали – буду ли я!

Свой день крещения я запомнил. И не важно почему, то ли благодаря совершенному таинству, то ли – что первый раз (и последний, кстати) увидел Бабу-ягу, а может быть, благодаря тому, что впервые завоевал уважение.

Как только мы вернулись в Богородское, отец все узнал. Не любил он, когда за его спиной не только что-то замышляют, но и в жизнь претворяют. Отец был вне себя от бабушкиного поступка. Тем более что уже не раз, с самого дня моего рождения, тетушки пытались меня крестить.