Лев Лещенко - Песни выбрали меня

Андрей Васильевич понимал, что в новом, стремительно меняющемся мире без хорошего образования не обойтись. Поэтому отдал детей своих обучаться в курскую гимназию. Революция 17-го года и последовавшая за ней гражданская война разрушили по-молодецки амбициозные планы тогда пятнадцатилетнего Валерьяна, и он, чтобы помочь семье, вынужден был, несмотря на свое образование, пойти в простые рабочие в совхоз, чтобы заработать немного денег.

Потом отец нашел место бухгалтера, что дало надежды на более-менее стабильную жизнь. А в 27 лет он переезжает в Москву, где начинает трудиться на Витаминном заводе.

Шел 36-й год, надвигалось страшное время – время Большого террора, но жизнь продолжалась, люди влюблялись, женились. Вот и Валерьян в тот страшный год встретил свою будущую жену Клавдию Петровну Федосееву родом из Рязани. Она приехала, как и мой отец, в Москву на заработки, в поисках подходящего места. Хотя, может быть, чтобы избежать последствий репрессий, которые коснулись их купеческой семьи в конце 20-х – начале 30-х годов. Дом у ее семьи отобрали, ее отца сослали, а остальных переселили в одну маленькую комнатку.

Все страхи, как это обычно бывает, затмевает первое чувство влюбленности. Мои родители поженились в том же году, что и встретились. Поселились в коммуналке в Сокольниках, в одной комнатушке двухэтажного, деревянного дома.

Обстановка в стране была непростая, все говорили только о войне, поэтому отец принял решение записаться на военные курсы, окончив которые он получил звание лейтенанта и в 39-м году ушел на советско-финляндскую войну.

А жизнь в Сокольниках катилась своим чередом. Шумная, дружная коммуналка в старом купеческом доме давала чувство защищенности. В 1939 году рождается моя старшая сестра Юлия, а спустя два года и я.

Вернувшись с советско-финской войны в 40-м году, отец опять поступил на службу на свой родной Витаминный завод, там его и застало начало Великой Отечественной войны. Он не представлял для себя иного выбора, кроме единственно возможного – пойти в военкомат. Направление дали быстро – спецвойска при НКВД.

Полк особого назначения, куда распределили отца, находился в соседнем с Сокольниками районе – в Богородском. Мать с отцом виделись часто. Он, усталый, осунувшийся, навещал ее, приносил из своего служебного пайка продукты, которые делили на всех соседей по нашей коммуналке. С бабой Женей и тетей Надей мы так сроднились, что жили практически одной семьей.

Февраль 42-го года был особенно морозным. Страшный 41-й год, самый тяжелый для Москвы, был уже позади. Москва постепенно, очень медленно, все еще «оглядываясь по сторонам» и не включая свет, стала оттаивать душой. Враг был отброшен на 100–200 км от города. Хотя воздушные тревоги и продолжали звучать каждый день, а перекрещенные бумажные полосы на окнах пока не спешили отклеивать, народ верил, что враг в город не войдет.

Отопления почти нигде не было, даже свет включался редко и ненадолго. Все роддома были закрыты. И при таких непростых условиях я решил появиться на свет – 1 февраля. Снаружи – минус двадцать, а в нашей комнате, быстро оборудованной соседками в родильную, не выше плюс четырех. Дров для печки было не достать. Отец смог вырваться из своего полка, да не с пустыми руками. Буханка хлеба, четвертинка спирта – пир! Достал где-то дров, натопили жарко комнату. Баба Женя, женщина сильная и бесстрашная, вызвалась принять роды – хотя, как я понимаю, выбора у нее не было. Она ловко взялась за дело, отдавая всем «приказы». Спирт пить не разрешила, а разбавив его водой, совершила необходимые процедуры с новорожденным. Остатки разбавленного спирта разлили по рюмкам, разрезали на равные части буханку душистого хлеба и устроили празднование. Я и мама в нем не участвовали – отдыхали.

Теперь в нашей комнате в Сокольниках нам было суждено жить втроем или вчетвером, если вдруг отец приезжал на побывку.

Помнить я себя начал с полутора-двух лет. То ли жизнь была такая насыщенная, то ли детство военное так врезается в память.

Какое-то время мы все вместе жили в этой комнате – я, мама и моя старшая сестра. Отец всегда появлялся вдруг, неожиданно и ненадолго, но непременно с гостинцами. Его заговорщицкий при этом вид, радостные, смеющиеся глаза – всегда были праздником и оттого каждый раз расставания были все тяжелее. Отцу все труднее было к нам вырваться, поэтому на семейном совете было решено перебраться к нему в часть, в Богородское. Нашу комнату закрыли, и мы отправились к отцу в барак, специально построенный для офицеров.