Юлия Аметова - То, что помню

И конечно, целое событие было для них, когда во время войны Лемешев однажды спел в клубе МИСИ. Это невзрачное зеленоватое двухэтажное здание стояло еще и в мое время рядом с Разгуляем, а теперь его давно уже нет. В войну в нем практически не топили, зал обогревался только теплом самих зрителей, и у всех до последней минуты были сомнения: приедет или не приедет, будет петь или нет? Незадолго до того времени был приглашен Козловский, приехал, посмотрел на зал, побыл на сцене и уехал, отменив концерт, в таком холоде петь не стал. А вот Лемешев приехал, даже не осматривая зал заранее. Несмотря на холод и туберкулезный процесс, который у него был во время войны. Приехал и спел. "Лемешисты" вопили от восторга и поддевали "козловцев": "ваш" не приехал, а "наш" вот приехал и спел!

А когда я сама училась на первом курсе, я тоже попала вместе с мамой на концерт Лемешева. Его последний концерт. Лемешеву было семьдесят пять, а концерт был в честь пятидесятилетия начала его работы в Большом театре. Билетов на концерт было не достать – Большой зал Консерватории хоть и большой, но не настолько. А мама просто наудачу спросила билет у лотошницы в переходе около метро "Площадь Революции" всего-то за день до концерта, и оказалось, что есть даже два билета. Должно быть, какой-то бог поклонников помог.

Сидели мы в пятом ряду партера, а в первом, недалеко от нас, сидела жена Лемешева, и беспокойно за ним следила. А он вышел, совершенно обыкновенный пожилой человек, и начал петь народные песни и оперные арии. И вещи, которые он пел, были не самые сложные (все-таки семьдесят пять лет), и в голосе уже слышалось (хотя и очень немного) старческое подрагивание, но все, что он спел, проникало прямо в душу. От одной арии к другой, от песни к песне, он становился то одним героем, то другим, и все они сливались единый образ – добрый, великодушный и спокойный. И весь концерт меня не оставляла одна мысль: "Если в семьдесят пять он ТАК поет, то что же он мог в тридцать пять???".

Вечером следующего дня мы смотрели по телевизору старые записи того, что мог Лемешев в тридцать пять, и это определенно было великолепно. Я долго не могла понять, что же такого было у Лемешева, такого, что отличало его от других и ушло вместе с ним? Ведь Козловский, скажем, и дольше сохранял красоту голоса, и выступал чуть не до девяноста, и техника у него всегда более совершенна. Но у Лемешева было самое главное – артистизм, актерский дар, способность стать на сцене тем, о ком и о чем он поет. А еще – просто обаяние его собственной личности.

Лемешева уже больше сорока лет нет на свете, но под мемориальной доской на стене дома на Тверской, где он когда-то жил, все еще появляются цветы. "Лемешисты" не сдаются.

На днях, проезжая по улице Гиляровского, усмотрела среди приличных новых домов не старше 10 лет несколько маленьких двухэтажных купеческих строений. Строили их, наверное, во второй половине 19 века: на первом этаже – лавка, на втором – жилье хозяев. Во времена моего детства они тоже стояли, и на первых этажах, вросших в культурный слой, еще сохранились маленькие магазины. Были магазины, разумеется, советские, государственные, и продавалась в них самая обыкновенная продукция советской пищевой промышленности: хлеб, печенье, селедка, соленые огурцы, квашеная капуста. Все это и теперь везде есть, но были две вещи, которых я со времен своего детства не встречала ни в Москве, ни в других местах.

Первая вещь называлась "Томатное печенье". Оно продавалось в картонных коробках, примерно полкило весом, было круглое, жестковатое (как современное печенье "Мария"), при этом солоноватое на вкус и красного цвета. Было оно из дрожжевого или из пресного теста, сказать не могу – в шесть лет я в этом мало разбиралась, – но даже шестилетнему едоку было ясно, что печенье сделано не на воде или молоке, а на томатном соке. Я специально просила маму сводить меня погулять к тому магазину, где оно продавалось, и деликатно уговаривала (громкие скандалы с моей мамой не достигали цели) купить еще коробочку того печенья.

Вторая вещь называлась "капуста провансаль" и всегда стояла на прилавке овощного отдела в большом эмалированном лотке, с одной стороны более высоком, чтобы легче было продавщице совком набирать ее. Съесть ее можно было, кажется, целую миску, не отрываясь. Это была не просто капуста, а целый салат. Кроме обычной клюквы в ней попадались темные толстые половинки кисло-сладких маринованных слив и целые круглые маринованные виноградины – терпкие, остро пахнущие, сочные и сладкие на вкус. Название "капуста провансаль" и теперь еще можно изредка встретить в магазинах и в книгах рецептов, но это только название – вкус к той самой капусте отношения не имеет. Несколько лет назад я постаралась, нашла приблизительный рецепт, добавила недостающее по памяти и воспроизвела чудо-капусту в домашних условиях, семья и сотрудники до сих пор помнят.