Артем Драбкин - Истребители

© ООО «Яуза-пресс», 2018

– Родился я в 1922 году в селе Городище Советского района Курской области. Рос, учился, стал комсомольцем. В то время, в 1930–1933 годы, началось бурное развитие авиации в Советском Союзе. Вся молодежь очень этим интересовалась, как и вообще военным делом. Я познакомился с одним летчиком, нашим односельчанином Василием Гладких – он в отпуск приезжал. Василий рассказал об авиации, плюс печать роль сыграла, в которой бросили клич «Комсомолец, на самолет!», и я решил стать летчиком. После 10-го класса, в 1940 году, я подал заявление в военкомат о направлении меня в авиационное училище.

Анатолий Николаевич Гордеев, 1945 год

– У вас первый полет на УТ-2 был? На У-2 не летали, сразу на УТ-2?

– Сразу УТ-2. На У-2 я летал уже после войны, когда массово расформировали полки ночных бомбардировщиков и самолеты в истребительные полки по несколько штук передали. В общем, план первого полета был такой: взлет, набор высоты 3000 метров, несколько фигур высшего пилотажа и посадка – первое ознакомление с воздухом. Оторвались от земли, и самолет пошел в набор высоты. Все было настолько интересно! Смотрю, под нами проплыла заводская труба, я еще заглянул в жерло – что там? Потом вдруг земля накренилась – я первый раз в воздухе, самолет накренился, и мне показалось, что земля наклонилась. Инструктор: «Делаем первый разворот». Через минуту-две опять земля накренилась. «Делаем второй разворот». Только уже в зоне, когда инструктор сделал переворот и земля оказалась у меня над головой, я понял, что это происходит с самолетом.

– А задание какое-то было, допустим – запомнить наземные ориентиры?

– Да, сказали – наблюдайте за показаниями приборов и смотрите характерные ориентиры по маршруту полета. Я как сейчас помню, над Борисоглебском летели – улочки маленькие, домики маленькие, а люди вообще как муравьи. Первый пилотаж – два глубоких виража, левый и правый, бочка, затем переворот, петля Нестерова, опять переворот, или, как тогда его называли, иммельман. На спуске, как сейчас помню, инструктор передает мне: «Уберите газ!» Я – ррраз, и мотор сразу так послушно затих. «Дайте газ!» Я двинул сектор вперед. После посадки я прыгал от радости, так мне понравилось, и вспомнились слова начальника училища: «Побываете в воздухе, и вам еще больше летать захочется». Началась программа, я ее успешно осваивал. Мишурный очень был опытный педагог и летчик, никогда голос не повышал, никогда грубого слова не скажет – очень культурный. А потом у нас его забрали, в другую эскадрилью перевели – наверное, на повышение пошел. Дали молодого инструктора. Нас было трое, лидировавших в освоении программы, мы должны были скоро самостоятельно вылететь. Начались полеты с новым инструктором – никаких замечаний, летаем – он молчит. И получилось так, что ошибки накапливались, а потом он заявляет: «Вы не готовы к самостоятельному полету, вам надо дать еще десяток провозных». Контакта с этим инструктором у нас не было, и положение становилось все хуже и хуже. Вдруг приезжает командир звена старший лейтенант Кузнецов: «Какие проблемы?» Инструктор и говорит: «Да вот, курсанты такие-то, трое, стали плохо летать, ничего не хотят воспринимать, не поддаются обучению». Кузнецов тогда: «Курсант Гордеев, в самолет!» Я быстро сел. «Первый полет я делаю сам, вы мягко держитесь за управление. Второй полет мы делаем вместе, третий полет выполняете самостоятельно». Сделали мы эти три полета, причем в третьем он не вмешивался до самой посадки, вышли из самолета, он и говорит: «Разрешаю вам вылететь самостоятельно». На следующий день, рано утром, погода выдалась идеальной для первого самостоятельного вылета – солнечно, штиль полный. Мне вместо инструктора мешок с песком весом 80 килограммов положили в заднюю кабину, и я взлетел. Сделал круг, второй круг, сел точно у посадочного знака.

– Это когда произошло? Война еще не началась?

– Уже началась, и началась для нас неожиданно… Мы не ожидали, что война будет, потому что ничего такого нам не сообщали. Мы летали с центрального Борисоглебского аэродрома, остальные эскадрильи базировались в летних лагерях. В воскресный день 22 июня я был в карауле – несмотря на то что у нас началась интенсивная подготовка, от караульной службы нас не освобождали.